Твоя кровь, мои кости

Эндрю Келли

Он оглянулся на нее, и в его глазах мелькнул едва заметный огонек.

— Ты срывала лютик и клала его нам под подбородок. Если наша кожа желтела, это означало, что мы лжем.

— Помню, — призналась она.

— Мы играли весь день на восточном лугу. Питер стоял в тени, так что не было никакого отражения. А я? Я был под палящим солнцем. Ты так разозлилась на меня, что тебя трясло. Помнишь? Потому что я помню. Ты верила каждому слову в своей собственной игре, и тебя бесило, что я веду себя нечестно. К тому времени, как

все закончилось, ты ушла в раздражении, по твоему лицу текли слезы. Питер погнался за тобой, как делал всегда. А я пошел за Питером.

Рядом с ней стоял Питер, словно высеченный из камня.

— К тому времени, когда мы добрались до амбара, — продолжал Джеймс, — мы совсем забыли об этом. Но позже, после ужина, отец вытащил меня в поле. Он был в ярости, решив, что я что-то от него скрываю. «Ты должен быть моими глазами и ушами», — сказал он, но я не имел ни малейшего представления, о чем он. Я понял это, только когда мы поднялись на вершину холма. Луг был опустошен. Ни одного лютика не осталось. Кольца белых шапочек пробивались сквозь мертвые заросли травы.

В уголках его губ заиграла улыбка. На мгновение сквозь суровую внешность проступил образ мальчика, которого она помнила.

— Я сразу понял, что это Уайатт. Это всегда была Уайатт. Каждая вспышка гнева. Каждая слеза. Каждый неожиданный ливень. Но я солгал отцу, когда он спросил, что случилось. Я сказал ему, что мы весь день играли в сарае.

Воцарилась тишина, встречая это заявление. Из мха, как картофельные глазки, выросла гроздь грибов, похожих на соты. Джеймс вытащил один и повертел желтый сморчок в руке.

— Что было на сей раз? — задумчиво спросил он. — Небольшая речь Питера? Мы слышали, как ты плакала глубокой ночью.

— Прекрати, — сказал Питер.

— Ах, вот оно что. — Джеймс повернулся к ним, ослепительно улыбаясь. — Ты обрел дар речи. Что хочешь сказать?

— Оставь ее в покое.

— Я просто разговариваю, — сказал Джеймс, откладывая гриб в сторону. — Во всем этом есть доля иронии, не так ли? Ты так отчаянно пытался защитить ее от того, что ждет ее в лесу, что, похоже, забыл, что самая большая опасность находится прямо здесь, в этой комнате.

Питер покачал головой.

— Не начинай.

— Я ничего не начинаю. Я заканчиваю. Посмотри на себя, Питер. Чувство вины съедает тебя заживо. Не будь таким мучеником… облегчи душу. Расскажи ей, что ты скрываешь.

На мгновение Уайатт показалось, что Питер сейчас бросится на него. Костяшки пальцев побелели, а брови нахмурились, как грозовые тучи. От него исходила тихая ярость, когда он, поджав хвост, вышел обратно в коридор, не сказав больше ни слова. Джеймс последовал за ним, Уайатт — за ним по пятам.

— Джейми, — позвала она, стараясь не отставать. — Оставь его.

Он стряхнул ее с себя и догнал Питера под сводчатой аркой столовой.

— Ты загнал себя в угол, — сказал он, когда Питер протиснулся

мимо него в залитый солнцем уголок. — Ты не можешь рассказать ей о том, что ты сделал, не потеряв ее, но ты не сможешь защитить ее, пока она остается в неведении. Ты знаешь, как это называется? Уловка-22.

Питер уперся ладонями в широкий стол, отчего мышцы на его руках напряглись. Посередине стояла неглубокая миска для теста, в которой лежала очищенная мякоть яблок. Черная муха жужжала вокруг сморщенного фрукта, раздраженная тем, что ее потревожили. Ее непрерывное жужжание отдавалось в ушах Уайатт. У нее кружилась голова.

— О чем он говорит?

— Ни о чем, — огрызнулся Питер, даже не взглянув на нее. — Не слушай его.

— Все тот же старина Питер, — пропел Джеймс. — Ты всегда был бесхребетным трусом.

Плечи Питера напряглись.

— Заткнись.

— Это так эгоистично. Ты не расскажешь ей, какую ужасную вещь совершил, потому что знаешь, что она больше никогда не будет смотреть на тебя так, как раньше, и тебе невыносима мысль об этом.

— Я сказал, — послышался сквозь рычание голос Питера, — заткнись.

Улыбка Джеймса стала еще шире.

— Вот вопрос: как, по-твоему, она посмотрит на тебя, когда твои руки сомкнутся у нее на горле?

Уайатт не ожидала такого выпада Питера. Она едва успела броситься между ними, как раздался громкий удар его кулака в челюсть Джеймса. Джеймс опрокинулся на закрытую клетку, и от столкновения разномастные пластины вылетели из своих пазов. Фарфор разбился о хрустальное стекло, когда парень засмеялся, потирая окровавленную губу. Он выглядел невменяемым, его улыбка была острой, как бритва, между зубами сочилась кровь.

— Бедный Питер. Я задел его за живое?

Единственным ответом Питера было броситься во второй раз, с силой прижав Джеймса к шкафу. Дверцы треснули от удара, и вокруг них посыпалось старинное стекло, когда Джеймс оттолкнул Питера.

— Я просто говорю так, как это вижу.

Питер оттолкнул его. Когда Джеймс ударился позвоночником о решетку, увядающий каскад адиантума на крышке шкафа зашевелился. Отдельные листья закружились вокруг них желто-зелеными вихрями.

— Я убью тебя, — кипел Питер, тыча пальцем ему в лицо. — Я прикончу тебя, черт возьми.

Брызгая кровью, Джеймс развел руки в стороны. Его черные глаза вызывающе сверкали.

— Во мне не осталось ничего, что можно было бы убить, дорого й.

На этот раз, когда Питер бросился на него, он закричал. Прежде чем Уайатт успела броситься в гущу событий, он нащупал руками горло Джеймса. Оттолкнув ее локтем, он надавил большим пальцем на обнажившуюся яремную вену Джеймса.

— Питер! — Уайатт вцепилась в него, царапая ему бицепс. — Питер. Отстань от него!

Но Питер ее не слышал. Он был в нескольких дюймах от лица Джеймса, его хватка была крепкой, как тиски.