Твоя кровь, мои кости
Шрифт:
Этот безымянный страх стал еще глубже.
— Тебе нужны антибиотики?
Она не ответила, но он достаточно отчетливо увидел правду по хитрому блеску ее глаз и капелькам пота на лбу. Она взяла еще один аккорд, и он сразу же узнал его. Это было начало старой ирландской песни, которую она обычно пела ему летом, когда он был слишком встревожен, чтобы заснуть.
— Покажи мне, — сказал он.
— Ни в коем случае. — Мелодия оборвалась так же быстро, как и началась. — Это отвратительно.
— Я гарантирую, что видел вещи и похуже. — Обогнув диван,
— А тебе-то какое дело?
— Не надо так. Покажи.
Она приблизила к нему свое лицо, оценивая его сквозь тусклые полоски света. Наконец, она сдалась и приподняла подол свитера на животе, чтобы показать заклеенную стерильную салфетку, середина которой была покрыта булавочными уколами цвета ржавчины. Он опустился на колени перед скамейкой и машинально потянулся к ней, ненавидя то, как она напряглась, когда он снял повязку. Под ней был порез от перочинного ножа, небрежно зашитый швейной ниткой.
Он достаточно часто собирал себя по кусочкам, чтобы понимать, что порез уже должен был перестать кровоточить, а старая кожа — покрыться коркой. Но рана была свежей и кровоточила, как и в ту ночь, когда была нанесена, а в центре образовался темный нарыв.
— Вот, — поспешно сказала Уайатт, возвращая повязку на место. — Ты увидел.
Он остался смотреть на нее снизу вверх, его прикосновение скользнуло по изгибу ее бедра. Несколько секунд они оставались неподвижными, воздух между ними был тонким, как бумага.
— Я все исправлю, — сказал он.
Вырвавшийся у нее смех был едким. Она одернула свитер.
— Если у тебя нет под рукой тайника с лекарствами, будет только хуже. Если ты забыл, мы все здесь в ловушке.
Он резко сглотнул.
— Мы что-нибудь придумаем.
— И что потом? — Она скрестила руки на груди, стуча зубами. — Ты подлатаешь меня, чтобы через неделю убить своими руками? Нет, спасибо. Я лучше умру от гангрены.
Он поднялся на ноги.
— Не смешно.
— Это и не должно было быть смешным, Питер. Ничего смешного во всем этом нет. — Она бросилась за ним, став на целую голову ниже, даже привстав на цыпочки. В фойе, что-то грохнуло. Бах! Бах! Бах! — у входной двери. Они оба подпрыгнули, когда удары бумерангом разнеслись по дому.
— Полиция! Нам поступил звонок о беспорядках в этом доме. Открывайте!
— Оставайтесь на месте, — приказал зверь, появившийся в холле с небольшой стопкой дневников Уэстлока под мышкой. Копия была безупречна… именно так поступил бы Джеймс, если бы был там с ними. Питер гадал, как долго он находился там, прислушиваясь к их разговору, придумывая новые способы согнуть и сломать их.
За первой серией ударов последовала еще одна, тяжелый кулак обрушился на стекло.
Уайатт искоса взглянула на Питера.
— Что нам делать?
— Ничего, — сказал он. — Мы подождем.
Он увидел противоречие в ее глазах. Она была в состоянии войны с самой собой… ее разрывала на части мысль о том, что, возможно, помощь
— Но что, если это правда?
— Это не так, — сказал зверь. — И если откроешь эту дверь, то, что находится снаружи, проглотит тебя целиком. Оно уже почувствовало вкус твоей крови, Уайатт. Не давай ему больше ни капли.
— Просто подожди, — снова сказал Питер, когда стук возобновился. — Он сам уйдет.
К тому времени, когда мимикрирующий, наконец, устал и двинулся дальше, уже почти стемнело. Питер лежал на животе у очага, подложив руки под подбородок, и отблески огня согревали его кожу. На диване сидела Уайатт, поджав под себя ноги и слегка свернувшись калачиком, и они оба крепко спали на выцветшей вышитой подушке.
Рядом в кресле сидел зверь, вытянув колени и подперев подбородок кулаком. В таком виде он выглядело обескураживающе властным — трупный король на троне с откидной спинкой, черты лица наполовину скрыты мраком. Он смотрел на Питера, а Питер в ответ смотрел на него. Сгущающиеся сумерки казались гнетущими.
— Моя тетя живет по лунному циклу, — сказала Уайатт, удивив их обоих. Питер заглянул на диван и увидел, что она не спит и не сидит, а свет камина окрасил ее кожу в золотистый цвет.
— Она очищает свои кристаллы в полнолуние, — продолжала она, ковыряя заусенец. — Покупает лотерейный билет в затмение. Она говорит, что это космический вихрь возможностей — лучшее время, чтобы попытать счастья. Но кровавая луна? Если вы спросите ее, она скажет, что кровавая луна приглашает к насилию. Нарушает естественный порядок вещей.
На решетке раскололось полено, и в дымоходе затрещал хворост. На мгновение все трое предстали перед глазами.
— Итак, — Уайатт перекинула рукав свитера через руку. — Что это значит?
— Мне кажется, сейчас не самое подходящее время для этого разговора, — сказал зверь, идеально подражая Джеймсу.
— О чем еще мы будем говорить, — горячо спросила она, — о погоде? Если мне суждено умереть, я должна знать причину.
Челюсти зверя задвигались, каждое движение было методичным.
— Ты не умрешь.
Уайатт смахнула желтое перо с подушки.
— Вы оба постоянно говорите об этом, но ни один из вас не говорит это всерьез.
В ее взгляде была свирепость, от которой у Питера заныли внутренности. Если и было время сказать ей правду, то только сейчас, когда зверь надвигается на них обоих, а жестокий конец не за горами. Он перекатился на спину, заложил пальцы за голову и устремил взгляд на низкие деревянные балки под потолком.
— Мне было одиннадцать, когда отец вогнал в мой живот топор, — сказал он, уже не уверенный, было ли это воспоминание реальным, или он просто повторял то, что ему говорили. — Он не хотел этого делать — это был несчастный случай. Он взял меня с собой в лес, чтобы я помог ему сложить дрова в тачку. Я не знаю, как именно это произошло — увидел ли он зверя, выглядывающего между деревьями, и поскользнулся, или того привлек запах крови.