Твоя навеки

Грэхем Лора

И все-таки надо было извиниться. Не отклады­вая на потом. Сейчас, пока не прошло слишком мно­го времени.

— Я хочу попросить у вас прощения,— сказала она, наконец собравшись с духом.

Мик удивленно вскинул глаза: казалось, он успел позабыть о ее существовании. На самом деле он просто уже привык к ее молчаливости, к ее тихому присутствию рядом. И вот она заговорила пер­вой.

— Попросить прощения?..

— Да. Я вела себя сегодня на редкость глупо. Сперва эта авария, потом... Я понимаю, что я для вас — камень на шее, да еще все эти выходки. В об­щем, извините меня.

А-а,

черт, подумал Мик. Хорошо бы все замять и сделать вид, что он не замечает выражения страха и неуверенности на ее лице, не видит этой вжатой в плечи головы и сгорбленной спины... Но есть вещи, мимо которых мужчина не может пройти, как бы ему этого ни хотелось.

Вздохнув, он поймал ее руку и ласково сжал в своих пальцах. Фэйт вздрогнула, и вид у нее стал такой жалкий и обреченный, словно ее вот-вот по­ведут на заклание.

А-а, черт, снова выругался про себя Мик и отпус­тил ее руку. Пускай себе едет в дом Монроузов, пообживется там, тогда, может быть, представится случай узнать более обстоятельно, что там натворил ее муж. Хотя зачем ему вникать в обстоятельства, которые заставили эту женщину бросить все и мчаться на пятом месяце беременности куда глаза глядят.

Мик строго посмотрел на женщину, и она снова вздрогнула. Он разозлился еще больше — не на нее, конечно. Может быть, в известном смысле на себя.

— Учтите,— сказал он резко.— Ни разу в жиз­ни я не ударил мужчину или женщину, если только они не делали этого первыми. Кто вас запугал до такой степени, я подозреваю, но это не мое дело. Мне важно, чтобы вы поняли одно: меня вам нечего бояться!

Фэйт с изумлением обнаружила, что почти го­това поверить ему. Самое странное — ей хотелось ему верить. Умом она понимала, что не все мужчины насильники или садисты, но ее собственный опыт говорил об обратном. Однажды она доверилась мужчине — и вот результат, и неизвестно еще, что будет дальше.

Мик уловил борьбу чувств в ее душе. Ну что ж, подумал он с мрачным удовлетворением. Для вы­нужденного и неизбежного общения с ним она, ка­жется, найдет в себе силы, а большего не нужно ни ему, ни ей.

Допив какао, он встал и задвинул стул.

— Пойду гляну, что можно подобрать для ва­шей прогулки по первому снегу.— У двери, однако, он остановился и, поколебавшись, обернулся:— Фэйт, скажите, у вас есть что-нибудь из зимней одежды, кроме этой куртки на рыбьем меху?

Фэйт отрицательно качнула головой.

— Увы! Мне казалось, что у меня в запасе еще куча времени. Я не ожидала, что придется выехать столь поспешно.

Не выехать, а сорваться с места и понестись очертя голову, мысленно поправил ее Мик. Наспех побросать в багажник первые попавшиеся под руку вещи и махнуть невесть куда, ничего заранее толком не узнав.

— Ваш бывший муж знает о доме Монроузов?

Женщина побледнела.

— Не думаю...

Значит, голову на отсечение не даст. Хорошень­кое дельце, нечего сказать! Не проронив больше ни слова, Мик направился в чулан. Там за долгие годы скопилась целая гора одежды, оставшейся от преж­них хозяев.

Четыре года назад, когда Мик купил этот дом, он решил было выкинуть все это барахло, но не хва­тило духу. Прослужив не один год в армии США, он насмотрелся на жизнь людей в слаборазвитых стра­нах, поэтому выбрасывать в общем-то вполне при­годную одежду казалось ему кощунством. В резуль­тате одежда так и пылилась в чулане, ожидая, когда хозяин дома вспомнит о своем намерении отнести ее на церковную распродажу.

Откопать в куче вещей пару зимних сапог, вя­заные варежки и шерстяную шапочку не составило труда.

— Откуда у вас все это? — изумленно спросила Фэйт, когда Мик, как Санта-Клаус, внес в кухню свои дары.— У вас есть сестра или дочка?

— Нет. Точнее, скажем так, я о них ничего не знаю. А вот у прежних хозяев дома были и те, и дру­гие, насколько мне известно.

— Интересно, а почему же они оставили все эти вещи? Кстати, моя комната... то есть спальня, ко­торую вы предоставили в мое распоряжение, явно предназначалась для маленькой девочки.

— Не знаю. Я слышал только, что прежние хо­зяева продали дом из-за каких-то семейных не­приятностей, но я предпочитаю не совать нос в чу­жие дела.

— Не очень-то вы любопытны,— заметила Фэйт.

— Отчего же, иногда я бываю очень даже любо­пытен,— неохотно возразил Мик.— Но чем старше я становлюсь, тем меньше у меня времени для праздного любопытства.

На самом деле Мик предпочитал жить по прин­ципу: меньше знаешь — крепче спишь.

— А теперь вперед,— грубовато скомандовал он.— Надевайте сапоги, и в путь. Вас ждет знаком­ство с самой настоящей вайомингской метелью.— После чего вам навсегда расхочется иметь дело с нашим климатом, закончил он про себя. Человеку свойственно надеяться на чудо, даже если жизнь постоянно оставляет его с носом.

Десяти минут пребывания на морозе вполне хва­тит удовлетворить ее любопытство.

Однако он мог бы поклясться, что не помнит, когда последний раз видел сияющее таким восхище­нием и счастьем лицо, как у Фэйт, открывшей для себя настоящую зиму. Что бы там ни было у нее за плечами, эта хрупкая женщина не утратила способ­ности наслаждаться бесконечным многообразием жизни, и Мику при виде этого стало немного не по себе, потому что он-то совершенно определенно та­кую способность потерял. Он попытался при­помнить, когда сам последний раз был столь бездум­но счастлив — и не смог. Да и был ли он вообще когда-нибудь счастлив?

И уж совершенно точно никогда со времени да­лекого теперь уже детства он не поднимал вот так голову навстречу падающим с неба хлопьям снега, не пытался поймать языком и ощутить на вкус кру­жащиеся белые снежинки, никогда, черт бы его по­брал, никогда не смеялся с таким самозабвением. Из этой женщины должна получиться хоро­шая мать, подумал Мик. Она явно не утратила спо­собности чувствовать себя ребенком.

Нечаянно обернувшись, Фэйт обнаружила, что Мик наблюдает за ней с видом естествоиспытателя, ломающего голову над загадкой природы. Рыжая ковбойская шляпа отбрасывала тень на его глаза, но в свете фонаря, висевшего на крыльце, можно было видеть чуть приподнятые уголки губ, словно хозяин ранчо сам был не прочь присоединиться к игре, но с трудом сдерживал себя от искушения напоминаниями о своем возрасте и солидности. Чтобы взрослый мужчина играл в детские игры? Боже упаси!