Ты будешь моей, адептка, или Демон плохому не научит
Шрифт:
Ветер хлестал в лицо. Внизу простиралось зеленое поле — ни кустика, ни деревца. Небо над нашими головами было все в воздушных шарах.
— Иви! Бруни! Вперед! Вперед! — кричала подоспевшая матушка, не понятно за кого из нас болея.
Ее крики подхватили зрители и в других корзинах.
Все они каждый на свой лад громко скандировали:
— Вперед! Вперед! Вперед!
Невдалеке, я бы даже сказала, совсем близко развевалась на ветру в нескольких метрах от земли красная финишная лента.
Я была почти у цели. Обошла все препятствия. Осталось поднажать совсем чуть-чуть. Не верилось.
Летящая впереди Брунгильда обернулась и глянула на меня так, что стало ясно: победу она готова выгрызать зубами. Ее челюсти были крепко сжаты, крылья носа раздувались, мышцы на бледном лице двигались в напряжении. В очередной раз я поразилась тому, какой у нее нездоровый вид. Нездоровый и фанатичный.
Я ускорилась, выжимая из себя и своей метлы максимум возможного. Сестра тоже полетела быстрее.
Финишная черта приближалась. В ушах ревел ветер.
Сверху продолжали подбадривать:
— Вперед! Вперед! Вперед!
«Вперед! Вперед!» — повторяла я мысленно.
О боги! Мне почти удалось поравняться с Брунгильдой. При желании я могла дотянуться до прутьев ее метелки.
Сестра обернулась в очередной раз, и взгляд, которым она меня окинула, показался мне странным, но я не придала этому значения. Все мои мысли были о победе.
Скорее. Еще чуть-чуть.
Я неосознанно наклонилась ниже, почти легла на древко метлы, и эта поза позволила мне еще немного увеличить скорость. Брунгильда начала отставать. Некоторое время мы летели вровень, а потом я резко и неожиданно для себя вырвалась вперед.
О да! Первая!
А вон финиш! В каких-то десяти метрах!
Не знаю, что заставило меня оглянуться. Всеобщий возглас ужаса или раздавшийся следом испуганный вопль матери:
— О нет, Бруни! Бруни! Нет!
Но я это сделала — повернула голову и посмотрела назад.
Сестра падала. Ее метла летела в одну сторону, сама она — в другую, но обе стремительно приближались к земле. К зеленому полю, над которым должны были едва заметно мерцать серебристой сеткой защитные чары. Однако их не было. Их не было! Никому и в голову не пришло, что кто-то из участников турнира способен потерять управление перед самым финишем.
Брунгильда и не теряла управление над своим транспортным средством. Она потеряла кое-что другое. Сознание. Упала в обморок. Отключилась прямо в полете. От переутомления. От чудовищного напряжения. От того, что в стремлении к победе довела себя до полного истощения бесконечными тренировками.
Не думая ни о чем, я рванула за ней. Поймать. Схватить. Спасти. Не дать разбиться о землю.
Успеть. Успеть. Успеть.
Глаза Брунгильды были закрыты. Волосы развевались, полы зеленой мантии хлопали на ветру.
Единый, помоги!
Все внутри сжалось в колючий ком льда, я перестала дышать. Воцарилась полнейшая тишина. Пытаясь поймать Брунгильду, бедрами и ступнями я крепко обхватила метлу, а обе руки вытянула вперед. Ох, самой бы удержаться на тонком древке. К такому трюку Карвен меня не готовил.
Ну же, ну же!
Казалось, время остановилось. Казалось, я не успею, земля слишком близко. Казалось, мы разобьемся обе. Пальцы никак не могли дотянуться до развевающегося края мантии, и с ужасом я почувствовала, как соскальзываю с метлы.
«Это конец», — успела подумать я, прежде чем услышала рядом шелест перьев, увидела внизу, на зеленом поле, крылатую тень. И почувствовала рывок вверх. Нас обеих поймали у самой земли, сгребли в объятия, а спустя какое-то время бережно опустили в траву.
Глава 16. Родительские ошибки
— Куда вы смотрели, мамочка? — возмущался доктор Рикман, стоя над постелью Брунгильды. — Как позволили своей дочери довести себя до такого истощения?
От негодования у него дрожали даже щеки.
Ответить матушке было нечего. Она сама побуждала Брунгильду тренироваться как можно больше и на каждых каникулах повторяла, что отдых — для слабаков.
— Только взгляните на нее, — доктор с осуждением покачал головой, — анемия, недоедание. Ваша дочь мучила себя диетами?
Красная от стыда, матушка разрыдалась. Видимо, вспомнила наш последний домашний ужин и то, как щипала Бруни за живот, пугая последствиями обжорства.
— Ей надо лучше питаться. Смотрите, какая бледная слизистая, — он оттянул нижнее веко моей сестры. — Больше отдыхать. Потерять сознание от утомления, находясь в воздухе, в сотнях метрах от земли, — это вам не шутки. Девочка могла разбиться.
Рыдания матушки стали громче. Сидя на стуле рядом с больничной койкой, она нежно гладила дочь по руке, из которой торчала капельница.
— От усталости и головные боли, — продолжал доктор Рикман. — Я говорил Брунгильде так не усердствовать с учебой и занятиями спортом, но она не слушала. А тем временем ни одна победа не стоит потерянного здоровья. Вы, как мать, обязаны на нее повлиять. В ближайшие две недели никаких тренировок, только покой.
— Но, — вскинулась Брунгильда, — мне надо, надо… — Похоже, она сама толком не знала, что именно ей надо, и тихо, неуверенно добавила: — Быть лучшей.
Слезы еще сильнее брызнули из глаз матери.
— Прости, прости меня, доченька, — она мягко сжала ее пальцы. — Я так виновата перед тобой. Ничего тебе не надо. Просто будь счастлива.
Когда доктор Рикман попытался выгнать всех из палаты, Брунгильда слабым голосом попросила меня остаться. Она лежала на кровати, бледная, в голубой больничной сорочке, в которой выглядела особенно уязвимо, и нервно комкала одеяло свободной от капельницы рукой.
— Наверное, я должна сказать спасибо, — выдохнула Брунгильда, когда за родителями и доктором закрылась дверь. И я узрела чудо — смущенную улыбку на ее обычно надменном лице. Сейчас сестра смотрела на меня открыто, тепло, немного неловко и настороженно. Словно впервые за долгое время решила снять броню и опасалась удара в беззащитное нутро. Словно не верила, что мы можем не враждовать, а стать настоящими подругами, как и положено родным сестрам. Не соперничать, а помогать друг другу.