Ты будешь мой
Шрифт:
– Мойся. Я пока схожу, добуду тебе рыбы.
– Сильвен! – я протягиваю душистый кусок. – А что это…
Но дверь за фэйри уже закрывается, и я остаюсь с лоханью и непонятным куском наедине. Впрочем, это явно что-то моющее – оно хорошо пенится, и кожа после него приятно-гладкая. Рискну попробовать на волосах, уж не вылезут. Моим волосам не повредил даже мамин растворитель, который я однажды на себя опрокинула.
С удовольствием намыливаю и разминаю ноги – лекарь вчера очень хорошо поработал, ни царапины не осталось. Только кожа на стопах нежная, как у младенца. И болят они по-прежнему. Но не сравнить с тем, что вчера было!
В дверь тихонько стучатся. Интересно, это у Сильвена совесть окончательно проснулась? Вон, с утра даже воды мне достал, заботливый. Не иначе как с нужной ноги встал.
Впрочем, до стука в дверь он ещё не созрел. В комнату заглядывает Мартин.
– Санна, мы через полчаса выезжа…
Видит меня в лохани и замирает на полуслове. Торопливо поворачивается лицом к стене. Хм, похоже, в Никэле, как и в Дугэле, не принято глазеть, как девушка моется. Хоть что-то общее.
– Прости. Твой сайе не запер дверь, - угу, наверняка, чтобы с замком не мучиться, когда еду принесёт. – Мне выйти?
Когда месяца два назад тот же Марк вломился в мою купальню, даже он не задавался такими глупыми вопросами. Он просто спросил, были ли у меня уже парни или нет. Я спокойно сообщила, что он хам и наглец, и попросила подать полотенце. Никогда не понимала, почему должна смущаться своего тела.
– Там простынь на кровати, сложенная. Подайте, пожалуйста, герцог.
Марк полотенцем в меня тогда швырнул. Мартин сейчас, не поворачиваясь, протянул простынь. И только тихо попросил:
– Не называй меня герцогом, пожалуйста. И мне казалось, друзья не обращаются друг к другу на «вы».
Пожалуй.
Я вылезаю из лохани, щедро расплёскивая воду, заматываюсь в простынь и выжимаю волосы. Потом вытираю их краем простыни – тщательно. У меня прекрасные волосы, они очень быстро сохнут.
– Санна, ты позволишь?
Мартин вопросительно смотрит на меня через плечо.
– Конечно, - я думала, он спрашивает, можно ли оборачиваться. Но Мартин зачем-то ещё идёт к прикроватной тумбочке, открывает ящик. И вынимает расчёску.
Я закусываю губу, когда он садится рядом, берёт мой локон в руку и осторожно проводит по нему расчёской. Если до этого происходящее напоминало игру, то теперь мне неприятно и даже чуть-чуть страшно. Волосы – это слишком личное, я не переношу, когда их трогают. Маме было можно, но только ей одной.
Мартин молчит – я его совсем не слышу, но чувствую его пальцы и то, как он медленно водит расчёской вниз. Я тоже молчу и кусаю губу – мне очень хочется попросить Мартина перестать, но… «Но» слишком много. Я редко отказываю, когда меня просят. И к тому же, от этого человека зависит моя жизнь и жизнь Сильвена.
Поэтому я терплю молча.
Дверь открывается, входит Сильвен с подносом. Бросает недоумённый взгляд на нас и кривится, явно пытаясь скрыть улыбку. Да что с ним такое сегодня?
Мартин, наконец, откладывает расчёску.
– Спасибо, Санна.
Я не рискую смотреть ему вслед. Но мне становится намного легче, когда дверь закрывается.
А Сильвен смеётся.
– И чем он тебе не мил?
Я слезаю с кровати, усаживаюсь рядом, у камина, и остервенением принимаюсь тыкать во вчерашнее вкуснейшее на свете мясо.
– Не люблю, когда трогают мои волосы!
– Запомню на будущее, - фыркает Сильвен. – Но я бы на твоём месте, госпожа моя, присмотрелся к этому человеку. В конце концов, он герцог. Кто знает, может, море тебя обратно не примет – придётся жить одной. А он богат, красив и любит тебя.
– Да, - я проглатываю кусок и с чувством выпаливаю: - достали они меня со своей любовью!
Сильвен весело смотрит на меня.
– Не могу уже! – я расплёскиваю соус и ловлю последний кусочек мяса. – Я же ответить им не могу, а они все восхищаются, влюбляются, вешаются! Один ты нормальный.
Сильвен снова смеётся – он точно сегодня в хорошем настроении.
– А говорят, русалки любят внимание. И чему ты удивляешься – это твои чары, твоя суть: привлекать к себе. Особенно людей. Тебе не нравится?
– Угу. Наверное, я неправильная русалка, - я быстро выпиваю горячий ещё настой. – Или просто нормальный человек. Кстати, а что там с моей одеждой?
Одежда в порядке, и даже моя янтарная заколка на месте – в той же прикроватной тумбочке. Минут через десять меня уже усаживают в повозку на колёсах, в которую запряжены лошади. Повозка очень отдалённо напоминает наш дугэльский транспорт: места в ней меньше и удобств, прямо скажем, тоже. Но это, конечно, намного лучше, чем трястись в седле. И еду я так одна – Сильвену дают одного из высоких тонконогих коней. Я смотрю из окошка: Сильвен довольно быстро справляется со сноровистым животным и пристраивается так, чтобы ехать поближе ко мне. Я вижу его каждый раз, когда выглядываю, и мне от этого спокойней.
В повозке душно, скучно и неудобно. Маленькое пространство – я могу дотянуться рукой до противоположной стены. И совсем не могу вытянуть ноги. С ногами вообще беда – они ноют, постоянно, и пульсируют. После мытья мне было лучше, но сейчас я сомневаюсь даже, что смогу выйти из этой повозки, когда мы остановимся. Да, и тряска – я постоянно подпрыгиваю на маленьком диванчике и чуть не стукаюсь головой о потолок. Приходится держаться за сидение, а когда пробую взобраться на него с ногами, чуть не кувыркаюсь на пол.
Нет, всё-таки в Дугэле у нас лучше всё, даже повозки. Разве что рыбы вкусной нет.
Мы периодически проваливаемся в порталы – я не вижу свечения, но чувствую знакомое головокружение и лёгкий запах грозы, всегда сопровождающий круги переноса. И конечно, пейзаж за окном после очень сильно меняется: то луг, то лес, то блестящее на солнце озеро, по берегу которого мы проезжаем.
И да, когда мы останавливаемся на привал, я действительно не могу выйти из повозки. Сильвен меня выносит и усаживает на расстеленный под тонкой березкой плащ. Не спрашивая, задирает подол, обнажая колени, и аккуратно массирует. У него холодные пальцы, и боль их боится.