Ты мое счастье
Шрифт:
– Понимаю, ты сейчас чувствуешь, что тебя предали… – завел волынку Витька. Иногда ему нравилось включать диванного психолога. Возможно, он выбрал не ту специальность, поступив четыре года назад на филфак. Внезапно брат замолк и выкрикнул: – Майя, я знаю, что ты греешь уши!
У меня тут же запылали щеки. Видимо, брат увидел приоткрытую дверь. Я перевела дыхание и, выждав несколько секунд, заглянула в комнату.
– Печенье мое еще не пробовали? – как ни в чем не бывало спросила я.
– Ты подслушивала? – строго спросил брат.
– Боюсь,
– Ты слышала, что я спросил? – не отставал брат.
– Ну как? – кивнула я Богдану.
– Норм, – ответил Волков. – Вернее, очень вкусно.
– Вот и отличненько! – улыбнулась я.
– Тут молотая корица?
– Совсем немного.
– Вы специально меня игнорируете? – рассердился Витька.
Богдан рассмеялся и, кажется, впервые за все время присутствия в нашей квартире немного расслабился.
– Все, Майя, иди! – распорядился брат. – Иди, иди! Не до тебя сейчас.
Я, пожав плечами, снова вышла из комнаты, не закрывая за собой дверь. Зашла к себе и рухнула на кровать. Прислушалась. На этот раз Витька забыл о всех мерах конспирации и с горячностью продолжил:
– Твоя мама расстроится. Ты ведь за ее спиной все это проделал!
– Ей сейчас совсем не до меня.
– Говоришь, как обиженный ребенок.
– Да при чем тут это, Витяй? – рассердился Богдан. Я бы на его месте уже давно вскипела от занудства своего брата. – Хочу в глаза ему посмотреть, понимаешь? Чувствую, что мне это надо. Я ведь фотографию его даже откопал… Я на него похож. Хочу, чтобы он это знал.
Оба замолчали. Я уставилась в белый потолок, думая, что эта беседа за стенкой очень напоминает сцену из слезливого фильма. Мы ведь все думали, что отец Богдана погиб еще до его рождения. Когда мама была беременной. Тогда бедная девушка, не выдержав тягость утраты, решила начать все с чистого листа и рванула в мегаполис, где больше перспектив для молодой актрисы. Здесь родила Богдана, поставила его на ноги, сделала успешную карьеру на сцене… А тут вот оно что. Оказывается, отец Богдана все это время был жив и здоров.
– Ну и что ты от меня хочешь? – устало спросил Витя.
– Поедешь со мной? Я в одиночестве в дороге с ума сойду. Двадцать часов в пути в один конец.
– Ты знаешь, что я думаю на этот счет. Это плохая идея.
– Туда и обратно. Дня за четыре управимся.
– Тем более. У нас с Ладой на этой неделе планы в городе. Хотели съездить заявление подать, ресторан посмотреть… – Витька был непреклонен.
– Понял тебя, – сухо сказал Богдан.
Вскоре парни вышли в прихожую.
– Я поеду через Москву, по 108-й трассе, – негромко начал Богдан. – Сделаю крюк до вашей дачи. Подожду тебя у шлагбаума в понедельник, в девять утра. Если поменяешь свое решение, буду рад.
– Мне жаль тетю Нику, – вздохнул Витя. – Поговори с ней.
– Буду ждать тебя пятнадцать минут. Если не придешь, я пойму, – недовольным голосом продолжил Волков. Я себе представила нахмуренного Богдана и такого же смурного Витьку.
– Можешь не ждать, – наконец проговорил брат.
– Пятнадцать минут, – упрямо повторил Богдан. А затем нарочито бодрым голосом выкрикнул: – Пока, Майя! Спасибо за печенье. Увидимся!
– Угу, – смущенно промычала я. Возможно, Богдан и не расслышал моего невнятного ответа.
Вскоре в дверях послышался шум, громко щелкнул замок. Когда Волков ушел, Витька недовольно выругался себе под нос и вернулся в свою комнату, хлопнув дверью. В квартире повисла гнетущая тишина.
С покатой черепичной крыши скатилось яблоко и с глухим стуком ударилось о землю. Мы с Анаит залезли сюда в надежде спрятаться от шумных близнецов, которые с самого приезда подруги терроризировали нас с просьбами поиграть. На крыше было тихо и уединенно. Вокруг шумели яблони. Анаит дотянулась до созревшего плода белого налива и, сорвав его и потерев о клетчатую фланелевую рубашку, с треском откусила.
– Поверить не могу, что до осени всего две недели, – прожевав, сказала она. – Ты боишься знакомиться с будущими одногруппниками?
– Я в этой жизни ничего не боюсь, – пожала я плечами, разглядывая небо, которое после обеда заволокло тучами.
– Ты ничего не боишься? – Анаит посмотрела на меня с интересом, а затем рассмеялась. – Ты же такая трусишка, Майя! И плакса. Не найдешь нужную аудиторию и расплачешься посреди коридора.
– Бу-бу-бу, – передразнила я подругу. – Ну и пусть расплачусь. Просто я не такой черствый сухарь, как ты. Эмоции – это не есть плохо, Ани!
– «Не есть плохо, Ани!» – передразнила меня Анаит. А потом предпочла перевести тему: – Что собираешься делать на день рождения?
– Не люблю его отмечать, – поморщилась я.
– Но это же все-таки совершеннолетие, – возразила Анаит.
Теперь я поглядывала на яблоню, прикидывая в уме, смогу ли дотянуться до нее со своего места. Не скатиться бы вниз по крутому склону крыши… Но Анаит так вкусно хрустела яблоком! Подруга, жуя, смотрела на меня и улыбалась.
– Ну что, малыш, сорвать тебе яблочко? – спросила Ани.
– Сорви, – кивнула я. – Просто ты ближе…
– Ага-ага. Трусишка!
Анаит, закинув за спину тугую темную косу, потянулась за яблоком. Теперь мы обе молча жевали и разглядывали, как первый клин птиц, плавно взмахивая крыльями, пролетает над нашей дачей. Вот бы и мне, как птице, сорваться с места и полететь куда глаза глядят. Не боясь выговора родителей, упреков Витьки или Анаит… Не боясь ничего. Прощаясь с летом, подставить крылья ветру и нестись навстречу неизвестности. А от страха, счастья и восторга вихрем вся жизнь проносится перед глазами. Планета летит и кружится, и я вместе с ней.