Ты моя, Птичка!
Шрифт:
«Вася, давай встретимся? Когда тебе будет удобно?»
И что ему надо?
Вечером, когда я ехала на такси домой заметила по дороге идущую Аду. Меня насторожило, что она была без верхней одежды, я попросила остановиться таксиста и подождать. Подошла к ней, а она в слезах. Дрожит вся, даже не так, ее просто трясет.
— Бог ты мой, Ада, что с тобой? — спросила я, обнимая девочку за плечи и ведя к машине. В голове всплыл вчерашний инцидент. — Это из-за Даниила?
— Нет, Нет… — заикаясь и не переставая плакать и стучать зубами, уже видимо от холода,
— Так, поехали ко мне. Успокоишься. Придешь в себя.
Девочка не сопротивлялась. Ей было очень больно, по глазам видела. Таксист странно на нас посмотрел, но лишних вопросов не задавал. Довез до нужного адреса, и я повела девчонку в свою квартиру.
Она никак не могла успокоитсья, пришлось искать валерьянку или пустырник. Оказалось, что есть только капли валерианы. Дала ей и уложила на диване. Накрыла покрывалом и гладила девочку по волосам, пока она не уснула. Бедная Ада, как же мне ее жалко. Что за горе случилось у девочки?
Вышла на кухню, позвонила Антону.
— Антош, позвони, пожалуйста, Шторминскому, скажи ему, что Ада у меня. Я ее на дороге встретила, когда с работы ехала. Что-то случилось, она плакала.
— У тебя? Что у них могло случиться-то? — заволновался Громов.
— Позвони, она, по-видимому, убежала. Потому что была без верхней одежды и, возможно, ее ищут.
— Хорошо, Птичка, сейчас Шторму наберу.
Через минут десять в дверь позвонили, я открыла, на пороге стоял взъерошенный Дан.
Молниеносно пролетел туда, где спала его сестра, проверил, не доверяет что ли?
Я смотрела на него, на его лицо, когда он был рядом с ней, на его глаза… со стороны… все со стороны видно. Его чувства к этой маленькой девочке бегущей строкой выделяются у него на лбу. Любит, любит так, что скулы сводит. Даже я не могла долго наблюдать, как он аккуратно проводит по ее длинным кудрявым волосам, как подрагивают его пальцы, боясь разбудить, напугать, сделать плохо. Чуть не прослезилась, ушла на кухню.
Интересно, Антон испытывает такие же чувства? А я? Я люблю его так же сильно, как Шторм Аду? Люблю ли я его настолько сильно, чтоб отпустить..?
— Вася, ты ей что-то говорила? — вышел ко мне парень.
— В смысле? — прикинулась я чайником.
— Ты… то, что вчера было, это не… Ты ей не говорила о том, что вчера…
— Нет, это ваше дело. Зачем я-то лезть буду? — Сказать честно, на парня я злилась, злилась именно из-за того, что вчера увидела. Я же вижу, как он трогательно относится к девочке, как любит, как боготворит. А потом пойти и зажать в темном углу какую-то там… Карину. Как же они так могут делать то?
— Спасибо. — выдохнул он.
— Но ты скажи. Лучше сознайся, покайся и моли о прощении, чем ты будешь врать и изгаляться, а ей кто-то донесет другой.
— Я не смогу, пока точно не смогу. Тут и так все… очень…
— Что случилось? Она была на грани срыва сегодня, пришлось поить ее валерьянкой.
— Ее мама серьезно больна и… Ада сегодня об этом узнала…
— Серьезно больна? — сердце застучало быстро-быстро, к чему бы это? Я подняла руку и заправила
— Рак. Последняя стадия.
— О, Господи, — я будто задохнулась. Меня будто окунули с головой в холодную воду. Почему то перед глазами престало лицо что-то бубнящего себе под нос отца.
— Понятно, — прохрипела я и отвернулась.
— Я забираю ее. Спасибо, Вася. За все.
— Не за что. — прошептала я в закрытую дверь, в которую Даниил вынес свое сокровище на руках.
Захотелось плакать, сильно плакать. Пока я наслаждалась любовью, заботой и теплом Антона я старалась не вспоминать, того, что пришлось пережить. И раньше я думала, что самое больное в моей жизни это потеря ребенка и не возможность деторождения. Смерть близких. После, предательство родных и любимых. Но только сегодня я вдруг поняла, что самое страшное это тот момент, когда я узнала, что папа болел. Что ему оставалось несколько месяцев. Та авария была несчастным случаем. У нас так бывает. Может случится все, что угодно. Хоть сосулька на голову упадет и вот, ты не жилец. Горе, конечно, это невосполнимая потеря, которая с тобой останется на всю жизнь. Но тот случай, когда человек и его родные знают, что сегодня он здесь, дышит, радуется, улыбается, а пройдет определенное количество дней и его не будет.
Жить бок о бок с родным человеком и знать, что ему осталось немножко, совсем чуть-чуть… это ли не ад? Это ли не горе? Мучительное, страшное, которое будет тянуться, кажется, бесконечность…
Не смогла сдержать слез. Когда открылась дверь в мою квартиру, и зашел Антон, то застал меня в слезах на том диване, где лежала Ада.
— Птичка, в чем дело?
— Да так. — шмыгнула я носом, пытаясь утереть слезы.
— Таак, вот уехал на день, а ты потоп устроила. Что случилось, Вась?
Он обнял меня и перетянул к себе на колени.
— Папу вспомнила, — созналась я.
— Ну что ты, родная, успокойся. — Антон гладил меня по волосам и сжимал в своих объятиях.
Держал мою руку и выводил узоры большим пальцем по моему самому крайнему к ладошке шраму.
Конечно, он их заметил, еще до первой нашей близости. Задрал тогда рукава и, оглядев каждый шрам взглянул мне в глаза. Я смогла лишь головой покачать, в душе умоляя его не спрашивать не о чем.
Он не спросил, погладил их своими шершавыми руками и не спросил. В постели после секса, он часто, обнимая меня, целует мою руку, то место, где я резала кожу. Целует эти ужасные шрамы и, наверное, даже не догадывается, откуда они взялись…
— Вась, все хорошо, родная моя. Успокойся. Ну не могу я смотреть на то, как ты плачешь.
Я только головой покачала и попыталась усмирить слезы. Спустя минут десять я все же сходила умылась, Антон приготовил чай и заставил меня выпить все до капли, а потом собственноручно раздел и уложил в постель.
— Спи, малышка. Знай, что я тебя люблю. Люблю больше жизни. — прошептал он и прижал к себе.
Я же чувствовала горечь. На мне лежала большая вина.
Глава 31
Антон