Ты нам (не) нужен
Шрифт:
Качаю головой. Как раз я-то и понимаю, но ничего не говорю. Умаров играет по законам своего мира. Тогда… В нашем прошлом… Я помню, каким взглядом его провожали женщины и с каким благоговейным ужасом смотрели мужчины.
Так просто на верхушку пищевой цепи не забираются. Можно быть бесконечно наивной, но не видеть очевидного просто невозможно.
– И сейчас тебя спасает только твоя дочь, ради которой ты идешь на это безрассудство.
Смотрит на меня и его дымчатые глаза словно инеем покрываются. Ненависть. Злость. Вот,
– Ноль одна десятых процента, Умаров, а что если твое семя дало плоды, что если наивная глупышка, которая любила тебя, для которой ты стал первым – забеременела? Что, если я носила под сердцем твоего ребенка, а ты выкинул нас на улицу, посчитав, что мы тебе не нужны?!
Теряю самообладание и повышаю голос, мне кажется, что на осколки сыплюсь сейчас, разбиваюсь вдребезги, когда Умаров на меня смотрит дико, алчно, скользит по мне взглядом и неожиданно бьет кулаком по столу. Сильно. Так, что огромный старый деревянный монолит подпрыгивает и ударяется ножками об пол.
– Не лги мне! – рычит зверем. – Не смей!
Отшатываюсь, когда шаг ко мне делает. Леденею вся, а он мне в глаза смотрит.
– Один к миллиарду. Один к триллиону.
Вскидываю подбородок, готовая биться за свое.
– Я не была ни с кем, кроме тебя! – почти рыданием. – Черт возьми, я до сих пор не спала ни с кем, Умаров!
Нависает надо мной, проводит пальцем по моей скуле, к губам и за подбородок ловит. У него ноздри вздуваются, растерзать меня готов, ссорились пару раз с ним, когда Умаров меня ревновал, такие столкновения всегда заканчивались сексом, когда Марат брал меня дико, неистово.
– Пусть крохотный, невозможный, но шанс! Чудо! А что, если Мира – твое чудо?! Единственный шанс на отцовство?! – голос дрожит, ноги слабеют от него такого.
Горячего. Сексуального. Необузданного.
Не забыла его. Не смогла. И тело горит от одного взгляда, от прикосновения, от похоти, которая полыхает напополам с лютой ненавистью.
– Что, если я не вру?! – твержу упрямо и Марат ухмыляется, не верит он, шанса себе просто на надежду не дает, скорее всего.
– Если это так, то я уже сказал, что сделаю. Оля. Ты отдашь мне ребенка.
Замахиваюсь, чтобы ударить, чтобы дать выход своей боли, которая выплескивается из меня.
Ловит мою руку не напрягаясь, притягивает к себе, а я чувствую, насколько он сильный, горячий, каждый мускул чувствую.
– Я не оставлю свою дочь, Умаров, хоть на куски меня режь, я не отдам тебе Миру! – выдыхаю с шипением, а он лицо к моему наклоняет.
– Я буду с тобой делать очень многое, Оля… Все, что захочу…
Выдает жарко, обдает меня своим пылом, желанием. С ним всегда было так. Все на грани…
Дергаюсь из его рук, приходя в ужас от того, что я реагирую на его близость, от того, что все еще Марат имеет какую-то странную власть надо мной, не знаю, чем
– Мама…
Марат сразу же, как по щелчку, выпускает меня из своих рук и отходит в сторону, оборачиваясь на ребенка, замирает изваянием.
Чуть отодвинувшись, он дает мне возможность увидеть в дверном проеме мою малышку с растрепанными светлыми волосами и в розовой пижаме с веселыми принцессами. Дочка замирает. Хлопает сонными глазками пару раз.
Смотрит на Умарова. Совсем еще крошка, не любит посторонних. Она привыкла ко мне и к нашей соседке, а вот посторонних всегда опасается.
Молчаливая пауза длится слишком коротко. Мира вдруг поджимает пальчики на босых ногах.
Забываю обо всем, что только что здесь творилось. Быстро подхожу к дочке, чтобы она не испугалась незнакомца у нас в кухне, но Мира наклоняет голову к плечу и от Умарова глаз не отводит.
Чувствую, что Марат вызвал у дочки интерес. Удивляюсь, когда Мира улыбается, совсем не боится, наоборот, с любопытством смотрит на Умарова, а у меня сердце болеть начинает.
Застываю на месте. Чувствую давление в позвонках. Мне становится больно. Невыносимо. Нестерпимо. Напряжение звенит в каждой косточке. Мне всегда казалось, что Мирочка копия Умарова.
Правда, я не знаю, каким он был в детстве, но я находила сходство всегда, а сейчас с каким-то уколом в сердце понимаю, что все же дочка не похожа ни на кого из нас.
Просто для меня она стала частичкой Умарова, и я всегда в ней видела его…
А вот сейчас я жалею, жалею, что визуально малышка не походит на отца. Марат крепкий, сильный, кость широкая, лицо волевое, а моя девочка легкая, как перышко, нежная, с воздушной копной золотистых волос.
Одуванчик…
С рождения ее так зову. Мой пушистый улыбчивый малыш. Она и родилась с волосиками, которые распушились потом и вызывали улыбку у медсестер.
Из воспоминаний меня вырывает тонкий родной голосок.
– Ты плинц? – спрашивает, забавно сморщив носик, и смотрит своими заспанными глазами на нашего ночного гостя.
Оборачиваюсь на миллиардера, который внимательно рассматривает девочку. Но по лицу опять ничего прочесть не могу. Самой же хочется понять, не дрогнет ли его холодное сердце, не почувствует ли он что-то, но я наталкиваюсь лишь на каменную стену.
– Нет. Меня зовут Марат, – отвечает спустя короткую заминку.
– Малат…– повторяет моя малышка, коверкая имя, и улыбается светло-светло, так, как только она умеет, затем переводит взгляд на меня и чуть приглушает голос, словно секретом делится: – Мама… он такой класивый… плинц…
Улыбаюсь горько. Моя девочка…
Ее тянет к отцу.
Обычно она не любит чужих, не подпускает к себе, а тут глаз отвести не может от высокого статного мужчины, который возвышается скалой за нашими спинами.