Ты - наша
Шрифт:
Парень, устроив своего приятеля на заднем сиденье, возвращается и нервными судорожными движениями собирает разлетевшиеся по земле бумажки.
— Пересчитать не забудь, лошара, — все так же громко приказывает Камень, наблюдая за происходящим. В этот момент он поворачивается в профиль, и я вижу на лице его брезгливую усмешку. Словно на тараканов смотрит, раздумывая: давить эту пакость, или не пачкать подошву ботинка?
Парень, прижимая к груди бесформенный комок купюр, бежит в сторону машины, загружается, заводится, и через секунду свет фар
Я оторопело смотрю вслед уезжающей машине, моргаю, приводя зрение в норму, перевожу взгляд на одинокую фигуру Камня, который тоже глядит в сторону сбежавших нападающих.
Сейчас, когда фары уже не освещают ярко дорогу и обочины, его силуэт теряется на фоне окружающего мрака.
И только когда он разворачивается ко мне, я вижу бледное лицо с сдвинутыми сурово бровями. И понимаю, что надо открыть дверь, я же закрыла!
Торопливо нажимаю на кнопку разблокировки, толкаю дверцу и чуть ли не вываливаюсь из машины, забыв, что на коленях стояла все это время!
Камень внезапно оказывается очень-очень близко, подхватывает меня, не давая упасть. Снова.
Вытягивает из машины, придерживает за талию, и я, взбудораженная, напуганная и одновременно испытывающая невыносимое облегчение от того, что все так разрешилось, принимаюсь быстро говорить:
— Ох, ужас какой, тебе больно? Ударили сильно? Кто это вообще? Чего они хотели? Я так испугалась, я думала, что они тебя убьют, их четверо, верней, пятеро, это же ужас, как ты…
Но мой безумный и бессмысленный поток внезапно прерывается.
Жестким, грубым поцелуем.
14
Я успеваю издать какой-то жалкий, бессмысленный всписк и упереть ладони в ходящую ходуном обжигающую грудь Камня.
Больше ничего.
Вообще ничего.
Задыхаясь от перехлестывающих через край эмоций, дикой смеси из удивления, страха и волнения, со стоном сжимаю пальцы на хлопке футболки, уже не отталкивая, а стремясь хотя бы на ногах устоять.
Камень — жесткий, как… Как камень! Тот самый, что долго-долго лежал под раскаленным солнцем пустыни, и теперь малейшее прикосновение к нему грозит ожогом.
Я горю в его руках, тело буквально плавится от напряжения и остроты эмоций.
А он не останавливатеся, лишь сильнее напирает!
Губы, жесткие, опытные, и поцелуй — безумный, дикий и принуждающий к ответу. Я не могу сопротивляться. И не могу тормознуть его.
Позволяю себя трогать, грубо, сильно, гладить тяжелыми ладонями по талии, бедрам, выше, ниже, боже, да везде, везде!
И целовать, если то, что со мной делает Камень, вообще можно назвать поцелуем.
И не остановить это безумие, не сделать ничего, ничего!
Он рычит, словно зверь, возбужденно и глухо, ладони смыкаются на моей заднице, и я, уже второй раз за этот проклятый вечер, взлетаю вверх, теряя опору под ногами!
И второй раз за вечер оказываюсь в ужасной опасности, в лапах зверя, спастись от которого не
С Лисом мне помогло везение и его повышенная блядовитость.
А здесь мне ничего не поможет…
Никакая случайная подружка Камня не прилетит заявлять свои права на него и спасать меня!
Мы за городом, на малолюдной трассе, вокруг темнота и пустота!
И у Камня, похоже, на фоне адреналина из-за драки, полностью снесло крышу.
Растерянно хватаюсь за широченные мускулистые плечи, стискиваю пальцы в темных волосах на затылке, мычу протестующе, пытаясь дать понять, что не согласна с тем, что он со мной делает! Не согласна!
Как будто мое согласие сейчас играет хоть какую-то роль…
Это смешно, и часть мозга, уже уплывающего в какой-то коматозной отключке, потому что этот гад умеет целовать, и напор такой дикий, и что-то он все же задевает внутри такое непонятное, странное, то, чего раньше, до этого проклятого вечера, не испытывала… Часть мозга сладко уговаривает не сопротивляться, пустить все на самотек… В конце концов, такой парень… Такой… Си-и-ильный… Краси-и-и-вый… Ай, како-о-ой… М-м-м…
И, одновременно, жесткой автомобильной сиреной вопит моя сознательная, правильная, рассудочная часть, та, что всю жизнь руководила, та, что делает из меня ту самую хорошую девочку, никогда не допустившую бы подобного треша.
Я понимаю, что надо действовать, что-то делать, как-то тормозить это безумие, потому что Камень не похож на парня, умеющего останавливаться у сладкой, запретной черты. Для него, наверно, вообще никаких запретных черт не существует!
Он отрывается от моих губ, секунду дышит тяжело, изучая мое перепуганное лицо темными, слишком темными для нормальности глазами, а затем легко несет меня к машине и сажает на капот!
Одновременно с этим склоняется так, чтоб настойчиво опрокинуть меня спиной вперед, распластать по прохладному металлу, скользит по мне вверх и упирается напряженными ладонями по обе стороны от головы.
Я ошалело таращусь в безумные глаза, силюсь что-то сказать, ладони выставляю перед собой.
— Ну что, маленькая, потанцуем?
Ох, голос у него! Мурлыкает, словно кот!
И опять потанцевать! Опять! Сговорились они, что ли? Хотя, Лис реально сначала танцевал, а потом тащил “поболтать”…
От воспоминания о Лисе, у меня неожиданно прорезается голос:
— Нет, — твердо говорю я, стараясь придать взгляду серьезность и выключить ту восторженную дурочку, что заходилась только что в сладком блаженстве от поцелуя такого сильного, ай, красивого, ой… — Нет!
— Нет? — темная бровь чуть изгибается, словно бы в лукавом изумлении, а затем Камень наклоняется еще ниже, легко преодолевая то небольшое расстояние, что еще оставалось между нами, и мягко ведет губами по шее. И это сразу в дрожь бросает, выносит куда-то за грань вообще! Сладко, так сладко! Боже, я и не думала, что у меня там, возле уха, есть настолько чувствительное место!