Ты - наша
Шрифт:
Мы едем в сторону моего дома. Молча.
И нет, мне не приходит в голову поговорить о случившемся, что-то спросить у него, потребовать извинений за то, что чуть не взял силой прямо на капоте своей тачки.
Я мечтаю просто добраться домой. Живой и, желательно, девственницей.
А то ведь всякие варианты возможны!
Возле дома Камень притормаживает, но к подъезду не довозит, за что я ему дико благодарна. Не хватало только, чтоб родители меня спалили! Тогда точно замуж за парня из общины выдадут!
— Спасибо, до свиданья, —
Но замок не срабатывает, и я замираю, словно испуганный сурикат, боясь повернуться к водителю и потребовать, чтоб открыл дверь и выпустил меня.
— Завтра с утра заеду за тобой, — падает мне на плечи завершение этого дикого вечера. Ой, какое тяжелое!
И, хоть желание тупо и трусливо кивнуть и побыстрее свалить отсюда практически непреодолимо, я не могу так поступить. Просто потому, что проблема от этого никуда не денется. Она завтра приедет. Сюда. За мной.
И, чтоб этого не произошло, надо сейчас все разрулить.
Медленно поворачиваюсь, смотрю в глаза Камню и четко говорю:
— Нет.
Он молчит пару секунд, каждую из которых можно ножом на куски разрезать, настолько они плотные, а затем отвечает, напряженно глядя мне в глаза:
— А чего так? Все по-другому будет. Понравится в этот раз.
— Я замуж выхожу.
Ну, а что? Ничего умнее не придумалось вот так, сходу.
Камень еще пару мгновений переваривает полученную информацию… А затем откидывается на сиденье и нажимает на кнопку.
Замки щелкают, и я вываливаюсь наружу, не веря своему счастью.
Бегу по двору в сторону подъезда, боясь оглянуться. Сердце заполошно бьется в груди, а спиной ощущается тяжеленный взгляд Камня…
16
Мама, хоть и прикрыла меня перед папой, за позднее возвращение мозги выносит полностью.
Потому что девушке неприлично ходить по темноте, что люди подумают, и вообще надо сидеть дома, и если кто-то увидит, что я по вечерам шляюсь, то скажут, что я — шлюха. А это кошмар — дочь-шлюха! И она в моем возрасте не о гульках думала, а о детях! А я — непонятно, в кого такая…
Она что-то еще злобно шепчет, дергая меня то за локоть, то за косу, то за плечи, но я отключаюсь примерно на “шлюхе” и просто равнодушно киваю, опустив взгляд, как и положено провинившейся дочери.
А сама в это время переживаю события вечера. И удивляюсь: каким образом их столько уместилось в всего каких-то полтора часа?
Надо же, а ощущение, словно целая вечность прошла!
Мама, наконец, удаляется, довольно чувствительно шлепнув меня по щеке перед этим, и я без сил падаю на кровать.
Потираю лицо в том месте, где она ударила меня, смотрю в потолок.
Ее шлепок не шокирует, телесные наказания в нашей семье — обыденность, и за свои восемнадцать я и на коленях в углу на горохе настоялась, и в комнате посидела без еды на целый день, и по заднице получала ремнем. Наверно, это как-то
Я трогаю щеку, затем пальцы перелетают на губы… И пугливо отстраняются.
Сегодня меня в первый раз поцеловали… Два раза. Два разных парня. Ох, черт… Мама права. Я — шлюха.
Правильная целомудренная девушка никогда бы не позволила себе того, что сегодня позволила я. Правильная целомудренная девушка боролась бы… Глаза бы выцарапала, например, или ударила коленом по жизненно важному органу. Но я — не боролась. И даже не испытала отвращения, наоборот… Воскрешаю в памяти ощущения от прикосновений губ двух парней… Таких разных и таких горячих. Как они трогали, как целовали, как нагло, не спрашивая разрешения, брали в плен своих рук. И все внутри замирает, сладко-сладко… Это ужас. Это просто кошмар.
Мне понравилось! Ох… Права мама. Я — шлюха. Мало она меня приложила по щеке, надо было еще и за косу оттаскать!
Осознание себя падшей женщиной — болезненное и страшное. Я не могу сдержаться и плачу, безумно горько и отчаянно, жалея себя, такую неправильную и пропащую!
Что мне делать теперь? Как быть? Может, и в самом деле, не надо мне в этот институт больше? Если такая натура блудливая? Мало ли, что еще случится? А если я и дальше не смогу устоять? А если они захотят чего-то еще… И я не смогу сопротивляться? А я ведь не смогу!
Я плачу, захлебываясь от слез, от жалости к себе, все громче и громче.
Скрипит дверь, мама садится на кровать, гладит меня по голове.
— Мама! Мамочка… — тянусь я к ее рукам, и мама обнимает меня, говорит плавно, напевно, успокаивая:
— Ну все, ну что ты… Не надо плакать… Все будет хорошо… Не нужен тебе этот институт, ну зачем? Придумала… Психолог, тоже мне… Только Создатель может знать, что у человека в голове, а уж никак не мы, грешники. А тебе надо побыстрее замуж. И деточек. Да… Двоих. Мне вот не дал Создатель, а тебя, может, благословит… А все эти метания, они от лукавого. Он испытывает тебя, моя девочка, он подлый… Надо спасаться. Завтра в молельный дом сходим, я поговорю с братом Игорем. Он спрашивал про тебя на днях… Говорил, что хочет посмотреть. Может, он тебя в жены хочет? Понравилась ты ему? Ох, это было бы хорошо…
Она все говорит и говорит, даже не обращая внимания, что я уже давно не плачу, а просто каменею в ее руках.
Брат Игорь, один из тех, чьими устами говорит Создатель, крупный, лысый, обрюзгший мужчина с неприятным липким взглядом. Знаю, так думать не стоит, и относиться так к нему нельзя, но пересилить свое отвращение никогда не получалось. И его взгляд, мерзкий, пустой какой-то и в то же время, словно патока, липучий, раздражал и пугал.
На субботних молитвах я старалась сесть подальше в темный угол, чтоб поменьше попадаться брату Игорю на глаза.