Ты не коснись моей руки

Чернышова Агата

– Владимир Викторович, нам надо кое-что обсудить. Это не совсем по работе, хотя напрямую её касается.

– Хорошо, жду тебя вечером в клубе около семи.

Старицкий был немногословен. Так всегда, когда он бывал недоволен, за годы рядом с ним я умел узнавать его настроение по первому слову, сказанному в трубку.

Итак, до вечера я был относительно свободен. Съездил по делам в МИД, словом, сделал всё, чтобы не оставить себе ни единой свободной минуты. Чтобы не думать о ней и о том, как нам быть дальше.

Между

мной и Марго стоит стена, имя которой – её отец. Он никогда не позволит ей выйти за меня, а если буду упорствовать, то постарается сломать карьеру. Конечно, дело это непростое, да и я вступил в такую пору, когда вряд ли это ему удастся.

Но всё же Марго не сможет переступить через его мнение. Даже если сейчас думает иначе.

Мне приходилось напоминать себе об этом каждый раз, когда я смотрел на неё, любовался её статью и походкой.

Вечером я уже был в бильярдном клубе на Кутузовском проспекте.

– Вас ждут, Михаил Дмитриевич. Следуйте за мной, – сказал один из служителей сего заведения, и я подчинился.

Красная ковровая дорожка, отполированные перила – в заведении «Англичанин» отдыхали люди не просто с деньгами, а по протекции от старейшин клуба. Здесь можно вести разговоры, не опасаясь лишних ушей или того, что столкнёшься нос к носу с нежелательной особой.

Новых членов клуба набирали нечасто, это было некое закрытое общество, где курили трубки и сигары люди, вращающиеся в самых высоких эшелонах власти.

Когда-то меня сюда ввёл именно Старицкий.

– Проходи, – сказал он хмуро и с порога, но руку протянул. – Что случилось?

– Я о Евгении Шевковиче. Вчера он ударил вашу дочь.

Старицкий поморщился. Он любил Марго, но считал, что если женщину ударили, она сама спровоцировала насильника. Была недостаточно покорна и мудра.

Вот его жена, как он любил повторять, своим поведением никогда бы не вызвала у него даже подобного желания.

– Она сама сказала тебе?

– Я и сам это заметил. Да, она тоже подтвердила.

Старицкий поморщился и принялся барабанить пальцами по краю стола. Он выглядел раздосадованным, со стороны могло показаться, что моё известие расстроило его только потому, что нарушило планы. Но это было не так.

Он обожал дочь, и если бы сейчас вместо меня в этой комнате стоял её обидчик, ему бы не поздоровилось. И те удары, которые я ему отвесил, были бы сравнимы для Шевковича с комариными укусами.

Отец Марго мог быть жесток, но никогда не ставил это во главу угла. Жестокость не доставляла ему удовольствия, именно поэтому я был ему предан. Его внутренний компас, указывающий на справедливость тех или иных поступков, совпадал с моим.

– Мишка, чёрт тебя подери! – он стукнул по столу и встал на ноги. – Никогда больше не решай проблемы моей семьи за моей спиной.

Он говорил медленно, смакуя

каждое слово. Мы стояли друг напротив друга и мерились взглядами. Старицкий не любил, когда кто-то не опускает перед ним глаз.

Я же никогда этого не делал. Думаю, с некоторых пор он просто терпел меня, потому что я был полезен.

Умел добыть для него любую информацию. Выполнял поставленные задачи в срок и не оставлял следов. Удобно иметь такого человека, в преданности которого не сомневаешься. Преданность вообще нынче редкое качество.

– Ты меня понял? – спросил он, и я только кивнул, пряча усмешку.

Старицкого боялись, хотя я не припомню, чтобы он был причастен к криминальным делам. Впрочем, так или иначе, нам всем иногда приходилось соприкасаться с теневой стороной жизни.

–Кстати, – смягчился мой покровитель и босс. – Я тут говорил с министром иностранных дел. У него есть для тебя выгодное предложение. В наше посольство Чехии требуется помощник посла. Думаю, хватит тебе прозябать в МИДе пятым человеком третьей метлы! Сам понимаешь, пару лет там, и здесь откроются иные перспективы. Что думаешь?

Он склонил голову набок и прищурился. Это было не предложение, а отступные. Старицкий всё понимал, но чётко давал понять, чтобы я держался от его дочери подальше.

– Думаю, что мне следует узнать подробности, – ответил я, и в стальных глазах шефа промелькнуло облегчение.

– Я так и думал, что тебе понравится это предложение. Считай, место уже твоё, – он похлопал меня по плечу и предложил присесть и выпить. – Не представляешь, как мне жаль с тобой расставаться, но я человек слова. Говорил, что помогу тебе, значит, помогу…

Марго

Женька не приехал ни сегодня, ни на следующий день. Телефон тоже молчал, и я почувствовала, как камень упал с души. Всё разрешилось само собой. Или не само.

Возможно, Михаил поспособствовал этому. Даже наверняка. Нет-нет, а я проверяла сообщения, нет ли от него вестей. Хоть краткой строчки.

Но всё было тщетно. Что ж, как говорится, «ты ничего не ответил, но это и был ответ». На что я рассчитывала? Возможно, на объяснение, хотя бы длиною в три слова. Стало бы мне легче, получи я его «прости» вместо «я по тебе скучаю»? Не знаю, наверное, нет.

Отец приехал поздно вечером и снова прошёл в кабинет. Поступь у него сегодня была твёрдой и тяжёлой, я понимала, что это значит: не беспокоить.

Зато на следующее утро настроение у папы было отличным. Мы встретились за завтраком и заговорили о театре.

– Неплохо бы сходить вместе куда-нибудь. Я уже сто лет в театр не выбирался! – внезапно предложил он сам, и я оторопела.

Отец прав, он не был в театре несколько лет, с тех пор как умерла мама. Это она любила таскать его по культурным мероприятиям.