Ты никогда не исчезнешь
Шрифт:
— Да, немножко… И у нас одинаковые шорты. По ним я и понял, что ты — мой фантом.
Отражение сдуло пену с кончика носа, пузырьки взлетели и облепили стеклянную перегородку.
— Ты бредишь! Но мне нравится тебя слушать, — сказало отражение, разглядывая Тома.
На этот раз обиделся Том.
— Не веришь мне? Давай проверим. Контрольный вопрос: скажи, что тебе нравится?
— Кроме твоего бреда?
Том вздохнул. До него начало доходить, что его фантом не так уж легко поддается приручению.
— Да, кроме
— Ну, плавать, как ты догадываешься… И от музыки я тащусь.
— В точности как я! Вот видишь!
— Нет, прости, не вижу. Разве не все мальчишки нашего возраста от нее тащатся? — Ополоснувшись наконец под душем, отражение наклонилось и подобрало флакон с шампунем. — Извини, Том, мне пора. Еще увидимся. Приятно было с тобой поболтать, узнать, что я умер, и все такое!
— Ладно, беги. И не расстраивайся. Мы все равно еще встретимся. Мне достаточно закрыть глаза — и ты появишься где и когда мне захочется… Ведь ты у меня в голове.
Отражение замерло на месте.
— Ты точно спятил! Ты что, правда не видишь, что я живой? Смотри.
И вдруг принялось изо всех сил стучать по перегородке. Грохот разносился по всей раздевалке. Тут же появился Максимильен. Ему не хотелось мочить шлепанцы, и он крикнул издалека:
— Что здесь происходит?
— Ничего, все в порядке, Макс, — отозвался Том.
Тренер ушел, снова влез на свою вышку.
— Вот видишь? — Отражение торжествовало.
— Что вижу? Ты не понимаешь, что это я все придумываю? Ты как кукла, деревянная марионетка вроде Пиноккио. Вообразил, будто можешь дышать, и не понимаешь, что двигаешься, только когда кукольник дергает за нитки.
Отражение засмеялось.
— Ты в самом деле псих! Ничем тебя не убедить, что я обычный человек? Ну ладно, попробую в последний раз. — Он положил флакон с шампунем на пол и подтолкнул ногой, чтобы тот проскользнул под стеклянной перегородкой. — Лови и убедись, что он настоящий!
Том посмотрел вниз и прочитал на покрытой пеной этикетке:
— «Мягкий шампунь. Мед и овес». — И, внезапно пошатнувшись, уперся руками в перегородку, чтобы не упасть. — Ты… ты моешь этим голову?
— Ну да. А что такого? Овес для фантомов — как чеснок для вампиров, да?
Том не отреагировал на шутку. Ему стало трудно дышать, он смотрел на флакон, как на пузырек с ядом.
— Значит, ты ничего не помнишь? — в конце концов прошептал он. — Ты потерял воспоминания.
— Эй, Томми, мне нравится, как ты валяешь дурака, но ты начинаешь меня пугать.
Мальчик наклонился и подобрал свой шампунь.
— Мне пора. Кстати, если я призрак, который все забыл, скажи мне, как я умер?
У Тома загорелись глаза. Неужели фантом наконец-то начинает поддаваться и позволит себя приручить? Он посмотрел в сторону бассейна.
— Ты утонул!
— Ага… — Фантом, изо всех сил стараясь не показать, что его это задело, прибавил: —
— Почему «звали»? Имя-то не поменялось после того, как ты умер! Тебя звали и вечно будут звать… — Том сделал небольшую паузу. — Эстебан!
Эстебан? — безмолвно повторил за ним фантом.
Странный мальчик до крови закусил губу, чтобы не закричать. Словно все воспоминания нахлынули разом, словно до призрака только теперь дошло, что он в самом деле умер.
Он молча повернулся, избегая встречаться глазами с Томом, и побежал в раздевалку, скользя босыми ногами по мокрому полу.
Забрать вещи, одеться и уйти. Как можно быстрее.
В кулаке у Эстебана была зажата монетка в один евро — для его ячейки в раздевалке.
Третья стадия:
Юная душа
Мадди, юные души нетерпеливы, честолюбивы и отважны. И эгоистичны. Они хотят оставить след, любой ценой, не зная, что время у них есть. Так много времени и так много других жизней. Если бы мир был населен только юными душами, он вскоре оказался бы предан огню и мечу. Но без юных душ мир был бы лишен плоти и пыла.
IV
Интуиция Апифобия
14
— Габи, тебе не попадалась моя флешка?
— Твоя что?
Габриэль высунул голову из-под душа. Только голову. Я видела его через приоткрытую дверь ванной. Сама я в спальне выдвигала один за другим ящики тумбочки, снова и снова вываливала украшения из шкатулки, перетряхивала простыни, выворачивала карманы одежды в платяном шкафу.
— Флешка! Та, на которую доктор Кунинг записал для меня все наши разговоры.
Теперь Габриэль высунул шею, руку и колено.
— А где она была?
И, не дожидаясь ответа, снова нырнул под душ, скрылся за перегородкой из матового стекла. Невыносимое безразличие! Раньше он кинулся бы мне помогать как есть, голый и мокрый. Раньше Габриэль не стеснялся.
Раньше…
Когда — раньше?
До того, как мы переселились в Овернь?
До нашей поездки в Сен-Жан-де-Люз?
До того, как я помешалась?
Я заорала, чтобы до него дошло, насколько важна эта флешка:
— Габи, какого черта, ты вообще понимаешь, что на этой флешке была… там была вся моя жизнь!
Далекий, размытый голос, пробиваясь сквозь шум воды, терпеливо повторил:
— Где она была?
— В моей сумке! Где, по-твоему, она могла быть? Она всегда была у меня при себе!
Я понимала, что выгляжу глупо, оттого что так завелась, что Габи ни при чем, мне просто надо было на ком-то сорваться.
Размокший голос полился снова. Я сомневалась, что он поможет мне успокоиться.