Ты обещала не убегать

Гордеева Алиса

— К ней можно?

— Нет! Она никого не хочет видеть.

— Даже тебя?

— Какой же ты, Тимур, идиот! — выбросив окурок, Амиров схватился за голову. — Причем здесь я? Причем? Она к тебе приехала! От меня сбежала, чтобы тебе все рассказать. А ты? Что сделал ты— огромный, здоровый бугай хрупкой, почти прозрачной девчонке!

Амиров шагнул назад и, навалившись на заиндевелую стену, опустился на корточки. А я стоял на заснеженной дорожке и ненавидел себя за каждое слово, за каждую гнилую мысль, за доверие свое всем и каждому кроме нее.

— Что такого

ты мог ей сказать, что у нее пропало любое желание жить? — он поднял на меня полные боли глаза. — С какой силой ты сжимал ее горло, что она до сих пор не хочет дышать?

По всему было видно, что Амиров говорил мне все это, не чтобы уколоть. Нет. Ему самому было до безумия больно. Ее страдания раздирали его на части. Черт! Как же я сразу не понял! Он любил ее!

— Я не знал.

— Господи, чего ты не знал, Черниговский? Что она любит тебя? — Амиров вскочил и подошел ко мне ближе, почти вплотную. По его напряженным скулам и рукам, крепко сжатым в кулаки, было видно, что он еле себя сдерживал. А я зверски хотел, чтобы перестал, чтобы выбил из меня всю боль и заменил ее другой, более земной и понятной. Но Амиров лишь продолжал мою агонию. — Уходи Тимур. Просто отпусти ее сейчас. Еще одного падения она не выдержит.

Он снова был прав. Мне надо было уйти, уехать, испариться, но разве я мог?

— Ты женат, Тимур! — решил добить меня Амиров. — Я знаю Шефера. Хорошо знаю. Он свою дочь в обиду не даст. Надеюсь, ты понимаешь, чем это чревато для Ксюши? Или на пальцах разложить? А Горский? Если он только узнает, что ты сделал с Ксюшей… А он узнает! Я тебе обещаю!

— Это всё — не твоя забота!

— Нет, Тимур! Теперь моя, раз от этого зависит ее безопасность! Хрен знает, чем ты все это время думал, но сейчас ты послушаешь меня! Мне плевать на твое запоздалое раскаяние! Но я в ответе за эту девочку, а потому повторяю — уходи!

Но я не ушел. Не обращая внимания на Амирова, я направился вперед, в сторону входа в отделение, где по моей вине оказалась Ксюша.

Амиров лишь ухмыльнулся в ответ. Он уже знал. Всё. И про сурового охранника, и про наряд полиции, дежуривший неподалеку, и про запрет на посещения. А я нет.

Впервые фамилия отца сыграла против меня и вечер я провел в ментовке.

— Доволен? — дед смотрел на меня снисходительно, с долей презрения. — Меня опозорил, невесту свою бросил, журналюг порадовал. Ради девки этой готов по головам идти?

Мы направлялись в сторону машины, после того, как его адвокат вытащил меня из обезъянника. Возвращаться к больнице было бессмысленно, но в одном Амиров был прав: сначала я должен был разобраться с дедом и Шефером и только потом что-то объяснять Ксюше.

— Сейчас же едем домой и ты вымаливаешь у Шефера прощение! Маленький гаденыш! Это же надо было так подставить меня! — не унимался дед, но я его почти не слушал, что раздражало и злило старика все сильнее.

— Перед Шефером я извинюсь и перед его дочерью тоже, но контракт я разрываю. Я не уеду, дед, — хотелось с минимальными потерями выйти из сложившегося положения.

— Ты этого не сделаешь, Тимур! — отчего-то с улыбкой ответил он. — А если попытаешься, то пожалеешь! Хватит на моем веку Феди.

— Я-не он!

— Вот и я думаю: вроде неродные, — дед устроился на заднем сидении своего седана и ждал, когда к нему присоединюсь я. — Тогда откуда в вас эта патологическая тяга к одним и тем же бабам? Один загубил кучу жизней и ты туда же?

В мои планы не входило ехать с дедом, но его последняя фраза заставила их пересмотреть.

— О чем ты? — спросил старика.

— А то ты не знаешь?

— Не знаю чего?

— Наверняка же слыхал о Романовской Екатерине? — дед в очередной раз похлопал по сидению рядом с собой, как будто отдавал команду "сидеть" дрессированному псу.

— Ну? Это мать Ксюши. И что? — я не спешил ни садиться, ни уходить.

— А то, что из-за этой суки я потерял дочь и внучку!

— Неправда! — возразил старику. — К смерти Киры Ксюша не имела никакого отношения и мать погибла по своей вине!

— Это тебе девка эта уши промыла? А? Так давай я тебе все расскажу. А уж ты решай, кто и в чем виноват! — и пускай сейчас находиться рядом с ним было для меня невыносимо, я все же решил не подавать вида и узнать больше. А потому сел рядом и пока автомобиль плавно скользил по дорогам замерзшего города, я слушал.

— Твоя мать никогда не была ангелом. Скорее наоборот: сущий дьявол в юбке. Своевольная, упрямая, дикая! И красивая! Черт, до чего же красивой она была! Ей было всего шестнадцать, когда она забеременела от какого-то бродячего музыканта, который ее тут же и бросил. А твоя мамаша непутевая, не успев тебя родить, снова влюбилась. В Черниговского. Он тогда был никем. В принципе, ничего и не изменилось. Где только и нашла этого бездаря? Вот только Федя чувств Надюши не разделял. Совершенно! Он другую любил. Догадываешься кого?

В темном салоне автомобиля черный взгляд деда отдавал дьявольскими нотками.

— Екатерину?

— Верно, Тимур, верно! Романовская тогда с Горским гуляла и в ус не дула, а Федя от ревности своей дикой столько дел наворотил, даже у меня мурашки по коже. Думаешь откуда у них с Горским грызня… Все из-за баб! Точнее из-за одной. Ну да не о них сейчас!

Дед отвернулся к окну и ударился в воспоминания:

— Мать твоя тогда совсем с катушек слетела: устраивала голодовку, от тебя пыталась отказаться, мол, на нее Федя не смотрел из-за ребенка от другого мужика, а когда ничего не сработало- решила отравиться. Благо мы с матерью ее откачали.

Деду было неприятно вспоминать те времена и раньше я бы обязательно его поддержал, но не сейчас.

— Федя потом одумался, — не глядя на меня, продолжал он. — Сам пришел! Я же все готов был отдать, лишь бы она жила, как человек. Всего два условия стояло перед Черниговским: не изменять Наде и тебя признать, чтоб безотцовщиной не рос. Федя выполнил. Все! Вот только любить мою дочь он так и не научился!

На мгновение дед замолчал, а потом продолжил:

— Мать твоя дурой никогда не была. Да и любая баба поймет, коли мужик рядом по другой страдает. Вот и она все понимала, а изменить ничего не могла. Надеялась, что с рождением Киры того отпустит, но зря. Нет, Федор дочь любил, да и как ее можно было не любить. Только и Романовскую он из сердца так и не вытащил. Любил ее и ненавидел! А больше всего ненавидел ее дочь от Горского: воплощение их любви и его поражения.