Ты обещала не убегать
Шрифт:
Так вот на что мне намекала Ксюша, когда не верила, что Федор успокоится!
— У Черниговского тогда назойливая мысль возникла, что если бы не дочь Горского, Романовская его бы полюбила. Сколько раз он покушался на девчонку, но судьба ей благоволила: чудом оставалась жива. До сих пор жалею, что не помог ему тогда. Но, кто же знал… — слова деда больно били по ушам, пробуждая желание покинуть его навсегда, ибо стариков я не бил. — Чем больше Федора заботили эти мысли, тем больше он отделялся от Нади. Ничего не помогало. Надя пыталась быть максимально похожей на ту, другую: прическа, цвет волос, стиль одежды, даже пару операций на лице провела.
— Что ты сейчас сказал, дед? Какое еще твое вмешательство? Погоди… — мысли путались в голове, но эта его фраза не давала покоя.
— А ты думал, я смотреть буду, как собственная дочь себя теряет?
— Ее инвалидность — твоих рук? — нет, нет, это же мой дед. Добрый и отзывчивый. Нет!
— Да, Тимур, только, как ты сам понимаешь не инвалидом я хотел ее сделать. Романовской просто повезло.
— Повезло? Ты в своем уме, дед? Откуда в вас с отцом столько жестокости? Откуда? — от его откровения меня согнуло пополам. Я винил Ксюшу и Горского во всех своих бедах, а сейчас вдруг понял: моя собственная семья была исчадием ада! Дед, отец, а теперь и я — мы были чертовыми психами, не умеющими отступать. Мы разрушали все вокруг себя!
В машине повисло гнетущее молчание. Дед не разделял моих мыслей и даже не спешил оправдываться, а мне было страшно. Впервые мне стало страшно рядом с человеком, которого я считал своей семьей. Я понимал, что он не остановится и, если я сейчас оступлюсь, то просто завершит то, что не смог отец. Только от моего выбора зависела жизнь Ксюши и нашего малыша. И я его сделал.
16. Возвращение
— Maman! Maman! R'emy est l`a! Viens! Viens!^1 — тонкий и очень звонкий голосок сына отвлек меня от экрана монитора.
— Уже? Вот это да! Ты поздоровался с ним? — взъерошив и без того непослушные черные волосы мальчишки, спросила с улыбкой.
— Oui!^2 — закричал он.
— Где этот озорник? — следом за сыном в комнату вбежал Реми. За это время он стал значительно шире. Еще бы! Последние два года он держал небольшую кондитерскую почти в центре города и лично следил за качеством десертов.
— Ты опять с мамой говоришь по-французски, Тимошка? Мама же тебя не понимает! — Реми подхватил мальчонку на руки и легким движением посадил себе на плечи. Тим лишь крутил головой и заливисто хохотал, ничего не отвечая, но упорно изображая самолет.
— Avion! Avion!^3— раздавалось на всю квартиру.
Конечно, я все понимала, но так было у нас заведено: с мамой — один язык, с остальными — другой. Но Тиму до этих правил, конечно, не было никакого дела и он предпочитал везде говорить по-французски, а то и смешивать два языка в один, если вдруг забывал на одном из них то или иное слово.
— Как дипломная работа? Много осталось? — спросил, запыхавшись, Реми.
— Уже заканчиваю, думаю, за неделю управлюсь. Отец договорился: сразу после свадьбы еду в универ, — подошла к ребятам и взяла сына на руки. — Ты, правда, не против на несколько дней взять Тимошку к себе? Он может тоже поехать.
— Все нормально, Ксю, — Реми подошел чуть ближе и серьезно добавил:
— Я согласен со всеми, что Тиму не стоит ехать в Россию. Да и я же не один останусь! А с Жюли Тимошка точно не заскучает. Правда, летчик?
Реми опять выхватил Тима из моих рук и, опустив того вниз, начал носиться за ним по всему дому.
— Je te rattrape! — кричал Реми.
— Non! Non! Je sais courir!- доносился детский голосок в ответ.
Каждую среду и субботу Реми приезжал к нам гости на окраину Парижа, в тихий и уютный район, где отец купил для меня и сына небольшой дом, в который мы перебрались сразу после рождения Тимоши.
Реми, наоборот, теперь жил в центре, неподалеку от своей кондитерской. В прошлом году он влюбился, но милая Жюли так до сих пор и не ответила ему взаимностью. В моей жизни она появилась с рождением сына. Жюли, верная спутница и помощница, а по совместительству любимая няня Тимоши, с первых его дней была рядом, что позволило мне восстановиться на учебе в прежнем университете, правда, на заочном и с опережением в несколько семестров практически закончить его. Скромная, ласковая, заботливая, в моменты Тимошкиного непослушания требовательная и справедливая она стала для меня верной подругой, а для Реми — первым настоящим сумасшествием. Поэтому его желание оставить Тимошу дома с Жюли было продиктовано не столько опасениями за малыша, сколько нежеланием расставаться с ней.
— Ксю, можно Тимошке эклер? — громкий голос Реми заставил окончательно забросить дипломный проект и найти моих любимых мальчишек.
— Конечно, нет! — строго посмотрела на сына. — Кто-то отказался есть кашу. Вот была бы тарелочка из-под кашки пустая, я бы разрешила положить туда маленький, но очень вкусный эклер.
— Ого, — печально вздохнул Реми. — Значит все эклеры придется отдать тому, кто съест всю кашу. Жюли, ты будешь Тимошкину кашу?
— Нет, нет, — запричитал Тим, пытаясь дотянуться до тарелки. — Я сам. Моя каша.
— Ага, твоя! Ешь быстрее, шалунишка, — Реми помог малышу усесться за стол и пододвинул тарелку.
— На тебе лица нет, Ксюш! — заметил друг, лишь мельком взглянув на меня.
— Ты же знаешь, Реми, я не люблю возвращаться туда.
Из России я улетела сразу, как выписалась из больницы и приезжала обратно только на время сессии. В эти дни я обычно жила у Горского и под строгим надзором его охранников посещала только университет, стараясь ни с кем из прежней жизни не пересекаться. Да и с кем?
Соболев переехал в Москву к Лешке. Мама теперь жила у отца. Прежних друзей и знакомых мне видеть не особо хотелось. Оставались Мироновы, но и они сами приезжали в дом Горского. Гена прекрасно понимал, что порог его квартиры я больше никогда не пересеку.
О том, что произошло в тот морозный декабрь знали трое: я, Лерой и Миронов. По моей просьбе Лерой ничего не рассказал отцу, которого тогда не было в городе, но скрыть мое почти недельное молчание от Гены ему не удалось. Вместе они и придумали легенду, как я и Лерой сбежали в Москву и встретили праздники в кругу семьи Амирова. Абсолютно для всех мы вдруг стали парой, которая просто умело скрывала свои чувства. Мне было все равно. А Лерой… Тогда я думала, что он просто хотел помочь.