Ты родишь для меня
Шрифт:
— И все-таки может переедешь к нам? Зачем одной вариться в негативе? Сашка у меня на любого найдёт управу, да и займешься ее хилыми навыками рисования. Она мне уже все ужи прожужжала, что хочет рисовать как ты. У меня ведь ручки из попки, так что…— девушка корчит жалобное лицо, а я ухмыляюсь, всматриваясь в покрытую снегом детскую площадку. Столько воспоминаний вырывается из памяти. На целую жизнь хватит.
— Я к вам на днях заеду, но побыть одной мне надо.
— Поняла, приняла. Но в любом случае. В любое время, даже если это
Киваю и прощаюсь.
Возвращаться домой мне теперь…хочется. Не понимаю, почему я настойчиво избегала этого места, если я именно тут впервые за долгое время смогла заснуть сама и без снотворного.
Но стоит подойти к квартире, как дыхание выбивается из легких одним ударом. Герман стоит подпирая стенку, а рядом с ним его водитель Сева.
— Привет, женушка. Я приехал домой, а тебя нет. Решил подвезти. Заботливый я у тебя.
Всем своим видом он показывает бескомпромиссность своего решения, я бросаю взгляд на Севу, но он отводит взгляд. Господи, он что меня выволочет отсюда?
— Я никуда не поеду, — делаю шаг назад, спускаясь на пару ступенек ниже.
Герман ухмыляется, кивает Севе, и тот моментально заходит в квартиру моих родителей, оставляя нас наедине. Внутренности скукоживаются. Господи. Это же Герман, он не причинит мне вреда…или причинит. Нет.
Герман уже быстрее движется ко мне, пока я наглухо не упираюсь лопатками в стенку. dpUiRlT8 Утробный шепот звучит точечно, попадая в самое сердце.
— Поедешь. Ты ведь не хочешь закончить как твой папа. Ну или как мама. Напомни мне, кто быстрее из них умер? Все никак не вспомню.
Меня засасывает в вакуум, где нет ни звуков, ни запахов, ничего, есть только острая боль, что проходится по каждому нервному окончанию моего тела. Я смотрю в глаза Германа, и как рыба открываю и закрываю рот.
Что. Боже. Неужели? Сдавленный всхлип вырывается из глотки, и я начинаю оседать по стене, но Герман подхватывает меня ровно в тот момент, когда я практически «целую» грязный подъездный пол. Он шепчет мне в ухо слова, которые я не могу разобрать, не сразу, будто бы я перестала понимать русский язык.
— Жалко будет губить такую красоту. С другой стороны, мне даже выгодно будет, но знаешь что? Я не хочу все портить, у меня ведь такая красивая жена. Самая лучшая. И честная, и добрая, и заботливая. Немного правда ссориться любит, но я тоже хорош. На этих ссорах испытываю бешеный азарт помириться одним древним способом. Так что продолжай, мне нравится.
Шок и паника отражаются на моем лице достаточно ярко, и все, что удается сделать в этот момент, не разрыдаться окончательно, а лишь закусить губу до противного металлического привкуса во рту.
Мои родители. Мои родители. Нет. Стоп-кадрами перед глазами мелькают картинки того, как я узнала о их смерти. Как я упала на пол и билась в истерике, пока Герман не v3oZgLr1 сгреб меня в охапку и не вколол что-то. А дальше забытье, отрицание. Жгучее и болезненное. Следом негодование на рок, судьбу и Бога, а позже затяжная депрессия, из которой я выбраться не могла годами, только сейчас ко мне пришло принятие. Но нет примирения.
И все разлетается на мелкие части вновь, толкая меня на первый этап.
— Отойди от нее, иначе я сломаю тебе обе ноги, — гремит эхом.
— Вау, Влад. Ну надо же, что это ты тут делаешь? Ай, мы с Витой уже уходим.
— Ты сваливаешь, а Вита остается здесь. И поверь мне, ресурсов, чтобы убедить в том, что уйти придется, мне хватит. Иначе придется как обычно, бить в табло. Ты ведь у нас только силой понимаешь.
Влад обхватывает мою околевшую руку и тянет к себе. Я тряпичной куклой повинуюсь его действиям, находясь в полнейшем шоке.
Господи, если он причастен ко всему, то я все это время жила с убийцей своих родителей. Слезы прорываются из глаз, но я не издаю ни звука.
— Влад, ты ведь понимаешь, что она моя жена? И тебе тут ничего не светит.
Влад совершенно спокойно притягивает меня к себе еще ближе и шепчет в ухо:
— В нашу квартиру иди быстро.
Начинаю мелко дрожать, но Агапов перехватывает мои руки и вставляет в них ключ, а потом толкает меня наверх, и я подчиняюсь. Боже, почему я просто делаю то, что он говорит?
С каждым шагом, что отдаляет меня от Германа, я ощущаю шагающее навстречу отчаяние.
Оно уже у ворот.
Как только оказываюсь в квартире Агаповых, я падаю на пол и медленно умираю от осознания истины.
Все было спланировано. Холодные пальцы обхватывают шею, и я начинаю глубоко дышать, отсчитывая до десяти.
12
Сколько времени он бы еще скрывал свою сущность и почему показал только сейчас? Почему?! Что мешало ему сразу от меня избавиться, зачем медленные мучения? Что не так с этим человеком? Он же получил все, если все действительно так, так зачем тянут кота за хвост?
Возможно, он просто испытывает наслаждение от чужих страданий. И это тоже не лишено смысла. Ничего из того, что может быть причиной такого, не станет для меня удивлением. Раз уж я ослепла и не заметила очевидного, не смогла распознать змею, что пригрела у себя на груди. Человека, которому отдала всю себя.
Ощупываю щеки и понимаю, что горю, и либо это от эмоционального всплеска, либо я действительно заболела. Мне плохо на любых возможных уровнях, включая душевный. Все пропитано яркими вспышками агонии, затапливающей мою реальность. Словно безумными мазками одержимого художника все вокруг окрашивается в бардовый цвет.
Влад резко открывает входную дверь, заходит внутрь и одним махом поднимает меня с пола, плотно припечатывая к стенке. Мой вялый взгляд проходится по подрагивающему кадыку и содрогающимся скулам. От мужчины веет непредсказуемостью, потому что я не знаю, кем он стал за это время.