Ты сеешь ветер

s i e n n a

«Он причастен к бессмертию и тесно слит с совокупным временем; он следует за ним и будет следовать на всём его протяжении».

План Мерлина ужасал и одновременно вызывал восхищение. Было в этом нечто обнадёживающее — знать о том, что некая сила ведёт тебя за руку навстречу твоему предназначению. Какое тёпленькое, приятное и спокойное чувство. Я вспомнила злость Артура в нашу последнюю встречу, его бессильную ярость от предчувствия того, что он угодил в ловушку. Мы оба оказались опутаны ложью, или лучше сказать правдой, выданной нам дозировано и в нужное время. Я получила пересказ видений (теперь я подозревала, что это была часть видений, угодная Мерлину),

Артур обрёл своё пророчество. Мерлин убедил меня отказаться от смертной жизни, чтобы в нужный час король смог получить священный меч от Владычицы Озера и принять свой долг. Мерлин заставил уверовать Артура и его окружение в том, что тот был истинным королём, хотя ещё три десятка лет назад тоже самое он говорил и об Утере Пендрагоне. И вот здесь-то и таился тусклый проблеск надежды, маленький изъян, который хранит в себе всякий, даже самый продуманный план на свете — тщеславие Мордреда и зависть Вортигерна встали на пути у предопределения Утера. Судьба кажется тяжеловесной и неотвратимой, но время от времени и она отступает перед твёрдой и самостоятельной волей. Мне не было суждено лишиться памяти и стать человеком, провести долгие годы вдали от своей стихии, встретить Артура, — всё это было последствиями чужих намерений. А затем случайность последовала за другой случайностью, которая в свою очередь родилась из ещё одной такой же случайности. Миллионы непредсказуемых событий! Вот она, вечная мука Мерлина, читающего будущее как книгу. Он никогда не был готов к тому, чтобы споткнуться о чужую упрямую волю.

На свете существовало множество волшебных мечей помимо Экскалибура, и один из них — меч жизни. Один конец этого меча — условности, традиции, порядок, где всё идёт своим чередом. Но был и другой конец, и если нам, мне и Артуру, хватит безрассудства перейти черту и выбрать жизнь, не поддающуюся условностям, то всё смешается. Всё пойдёт непредсказуемо.

Всё уже шло непредсказуемо.

«Только не переставай преследовать меня», — подумала я, в который раз ощутив тяжёлый тоскующий взгляд короля, направленный на озеро. Каково же ему было нести свою любовь, что ввергала его и его людей в такую гибельную опасность? Каково было получать отказ за отказом?

Я высекала искры, мне было нужно настоящее пламя, а не созерцание его.

«Не переставай преследовать меня, Артур».

Что-то сияло во мне глубоко-глубоко внутри, хотя тьма никуда не делась.

— 2 —

Вода сделалась невыносимо холодной, густой и вязкой. Я знала, что там, в глубине, ближе ко дну, по-прежнему бродили тёплые, подвижные течения, вода там была ласковее и мягче. Но опускаться туда было никак нельзя, песнь озера могла убаюкать меня, и я бы уснула вместе с ним крепким зимним сном, спрятанная под толстой коркой льда.

Я выбралась на берег, двигаясь так медленно и тяжело, словно всё ещё плыла под водой. Взгляд мой метнулся было к оставленным на камнях башмакам и шерстяному плащу, как вдруг напоролся на какую-то неожиданную преграду.

Никто из рыцарей нового короля не кланялся мне так низко, как Рубио. Его отросшие, намокшие от дождя светлые волосы отливали цветом старинной бронзы. Через руку у него был переброшен рыцарский плащ из тёмно-синего бархата. Его конь, вороной мерин, то и дело тянул морду к пучкам пожелтевшей травы.

Я испытала облегчение, плечи мои опустились. С тех пор, как разыгравшаяся буря убила землекопов и лодочников, оказавшихся на северных берегах озера, я стала ощущать нависшую надо мной невидимую, но вполне определённую угрозу разоблачения. Люди сделались мнительными, обозлёнными

и невероятно богобоязненными. Тут ещё свою роль сыграло крайне неурожайное лето; из-за тёмной магии Вортигерна большинство посевов сгнили прямо в земле. Горожане готовились к голоду, и наткнись кто-нибудь из них на девицу, что исчезала в озере, а позже как ни в чём не бывало накрывала им на стол в таверне, нетрудно было догадаться, кого бы они тогда обвинили во всех своих бедах.

Когда Рубио выпрямился и наши взгляды столкнулись, он чуть просветлел лицом. Он был очень бледен, и отчего-то уже совсем не походил на мальчика, каким я его помнила. Теперь он выглядел мужчиной.

Он вдруг шагнул вперёд, расправил свой плащ, и я заметила на бархате изображение двух рыб, вышитое серебряными нитями. Когда плащ опустился на мои плечи, я сказала:

— Ты не носишь королевские цвета.

Рубио взглянул на меня чуть растерянно, я не знала, что его смутило: моя нагота или прозвучавший вопрос. Вероятно, и то и другое. У него были странные глаза, сине-зелёные, мутные, томные.

— Я из речного города, — ответил он и отступил на шаг. Затем он сделал ещё один. — Король дал мне разрешение выбрать свои цвета.

Всё это было заведомо известно мне. Я вспомнила о маленькой костяной рыбке, оставленной кем-то из людей Артура в качестве подношения. В речных и озёрных краях вера в старых богов была всё ещё сильна. Жители прибрежных районов верили в Мелюзину, Мананнана и Нимуэ. Для них легенды не были пустым звуком. Поэтому Рубио и Персиваль смотрели на меня так, как не смотрели остальные, — с почтением и благоговением. Они знали и не нуждались в доказательствах. В конце концов, магия существовала лишь до тех пор, пока в неё верили, и именно поэтому Мерлин был так обеспокоен — безверие всё больше овладевало человеческими душами. Наступала эпоха новой религии, выдуманной лишь для того, чтобы гнать людей на войну.

Рубио вдруг опустился на одно колено передо мной и склонил голову.

— Я должен благодарить вас, миледи. Вы спасли меня. Не знаю, как вы это сделали, но это были вы, я знаю. Я видел вас в своих снах.

Стоило ему произнести эти слова, как в животе у меня всё перевернулось, и все мышцы заныли в своих решетках из костей. Я поплотнее запахнула плащ.

У Мерлина был свой верный человек в окружении короля, нашёптывавший ему волю мудреца. Бедивер. У меня был свой. Тот, кто всегда взывал к осторожности и благоразумию. Тот, кто должен был уберечь Артура от него самого, раз меня не было рядом.

Рубио, конечно, не случайно свалился в озеро прямо накануне битвы за замок. Ему предстояло получить страшные ранения, с такими обычно не выживают. Мы оба знали, что те свежие уродливые шрамы на его груди и животе, спрятанные под рубахой и дублетом, были причудливой росписью Смерти, которую вдруг подвела меткость. Я спасла его и однажды он спасёт меня, сдёрнет со столба, под которым будут разгораться языки смертоносного пламени, и увезёт из прогнившего королевства и от слепого короля.

— Ты взял себе новое имя?

Рубио поднял голову. Разумеется, он был озадачен моей осведомлённостью, хотя и старался это скрыть.

— Это имя мать дала мне при рождении. Мне пришлось взять другое и бежать из родного города, когда легионеры стали преследовать всех сторонников сопротивления.

— Тебе приятно слышать своё настоящее имя? — зачем-то спросила я. Я думала о своих именах, их было великое множество, но я всегда ощущала себя скорее безымянной, слишком необъятной для того, чтобы уместиться в одно слово.