Ты следующий
Шрифт:
1 октября в Нью-Йорке перед зданием ООН был поднят красный флаг с пятью звездочками, и китайская делегация триумфально вступила внутрь, неся перед собой портрет Мао Цзэдуна. Буквально в то же время США продали СССР пшеницу и муку на сумму 39 миллионов долларов. Теперь американцы могли спокойно заняться своими внутренними проблемами. Конгресс заклеймил «Черных пантер» и потребовал для некоторых из них смертного приговора. В сентябре они подняли бунт и захватили (изнутри) тюрьму «Аттика». Но вспыхнул пожар, в котором сгорели 32 заключенных и 10 надзирателей, взятых в заложники. Возможно, тогда сгорела сама душа «пантер».
В тот год, кроме Стравинского, еще много замечательных личностей покинуло этот мир. 4 июня умер Георг Лукач — философ, которого на Западе с уважением называли «марксистом-гуманистом». Еще один венгр —
6 июля остановилось сердце эпохального Луи Армстронга. В каком-то из своих стихотворений я написал, что вместо сурдинки он вставил в свой саксофон луну. И вот сейчас, словно исполняя реквием в его честь, земные астронавты Скотт и Ирвин прогуливались на луноходе по Морю Дождей. А император Страны восходящего солнца Хирохито посетил Европу, пока студенты дрались с полицией в Токио. Всего лишь через двадцать дней после смерти Сачмо профессор Кристиан Барнард сообщил из своей клиники в южноафриканской столице Претории, что им была произведена первая успешная трансплантация сердца [67] . 14 августа умер Георг фон Опель. Пока хоронили Хрущева, Дюк Эллингтон с невероятным успехом играл в Ленинграде. А из Лондона одним пинком выгнали 105 советских дипломатов и шпионов.
67
Первая успешная операция по пересадке сердца была сделана К. Барнардом 3 декабря 1967 г.
В тот год абсолютный чемпион мира Мохаммед Али, бывший Кассиус Клей, вновь завоевывал славу лучшего боксера всех времен и народов. Род Лейвер стал первым теннисистом-миллионером. А Эди Меркс в третий раз выиграл «Тур де Франс». Париж наградил Пабло Пикассо в честь его девяностолетия выставкой в Лувре. А в Нью-Йорке 1 мая открылась выставка Энди Уорхола. Что происходило с этим миром? Какая-то перемена теплилась в глубинах его духа. Кубрик снял свой «Заводной апельсин». Взорвался «Иисус Христос — суперзвезда». Эрик Сигал издал «Лав стори» (или, может быть, фильм обогнал книгу — не помню). И мир снова заплакал над человеческой драмой богатых. Сентиментализм разлился, как чернила из плохо закрытой чернильницы. А модный эстетический каприз назывался концептуализмом.
10 декабря объявили новых лауреатов Нобелевской премии. Премию за мир получил социал-демократ Вилли Брандт. В области литературы — коммунист Пабло Неруда.
21 декабря Курт Вальдхайм сменил У Тана в ООН.
1971 год, по мнению французов, был прекрасным годом для шампанского.
Я знал, что мои дни в редакции сочтены. Знал, что каждая ошибка в газете будет использована, чтобы послать меня ко всем чертям. И я внимательно читал каждую рукопись, которая предлагалась к печати. Я носил материалы домой. Все среды проводил в типографии. Проверял корректуры. Просматривал первые готовые страницы… Зачем мне понадобилось это смешное сопротивление? Сопротивление кому? Некоей хилой угрозе, которая выдавала себя за судьбу. А может, ее слепое ожесточение сделало бы мою жизнь лучше?
В январе 1972 года мне сообщили, что я включен в состав официальной делегации под руководством Тодора Живкова, которая направлялась в Сирию. Я не вспомню точной формулировки, возможно, это был визит главы государства с сопровождающими лицами. Мне оставалось лишь горько улыбнуться: я не могу спать от волнения, а они вывозят меня на прогулку. Но не только Тельцы допускают ошибки. А уж «лица»… что это были за лица! Петр Танчев — новый лидер Болгарского земледельческого народного союза (историческим его вождем оставался Георгий Трайков). Иван Абаджиев — новый кандидат в члены политбюро. Петр Младенов — только что назначенный министром иностранных дел… И между ними — я, на закате своей так и не взошедшей карьерной звезды. Делегация, разумеется, была намного больше. В нее входили и другие министры, дипломаты, генералы и пр.
Маленький правительственный самолет пересек Эгейское море, не дав мне опомниться. И вот мы уже сели в Дамаске. В сером февральском небе над аэродромом развевались национальные флаги обеих стран, как
Как только мы разместились в чистом для Востока, но прохладном для сезона отеле, нас тут же безжалостно поглотила официальная программа. В основном мы посещали промышленные объекты и хозяйственные выставки. Под конец нам показали и один сверхсовременный военный аэродром. Огромный зеленый кортеж извивался, как ненасытный китайский дракон. И пока я добегал от хвоста до головы чудовища, пора уже было бежать обратно и искать свою машину. Петр Младенов ехал впереди меня, и я старался догнать его, чтобы поговорить. К нам присоединялся и Иван Недев, который оказался весьма красноречив. Во главе делегации, разумеется, всегда был Тодор Живков, а по пятам за ним следовал его союзник Петр Танчев. Иван Абаджиев, очевидно, колебался, где именно его место. Он то шагал по левую руку от Живкова и делал вид, что внимательно слушает, то отставал и шел к нам. Но потом не выдерживал и снова устремлялся вперед, несмотря на то что завидовал нам:
— Эй, парни! И что это вы все время смеетесь? Анекдоты небось травите? Неужели вам нечем заняться?
— Наше дело маленькое — пальто бы где-нибудь не забыть… — сказал я.
Абаджиев как будто удивился моей смелости:
— А ты, Любо, за словом в карман не лезешь. Сочини-ка ты лучше стихотворение! Что, можешь? До следующей остановки…
— Идет! Но на какую тему? Распорядись поточнее.
— Напиши оду Петру Танчеву. Смотри, как он гордо шагает. Если соорудить ему чалму из простыни, он станет настоящим арабским шейхом. Особенно с этим его носом…
Все оценили остроумие Ивана новым всплеском неприличного смеха.
В машине наедине с улыбкой шофера, которая сейчас казалась мне ироничной, я решил непременно сочинить эпиграмму, чтобы меня не приняли за труса или, того пуще, за щелкопера. Хотят видеть Танчева с простыней на голове? Легко!
Вот оно, прошу, стихотворение-экспромт:
Все говорили в Пакистане о шейхе Маджибур Рахмане. А горделивые Балканы вскормили шейха Петра Тана — известного абдурахмана…Далее глупости нанизывались одна на другую. На следующей «остановке» я уже стал героем всего нашего веселого арьергарда. Иван Абаджиев был удивлен:
— Надо же! Молодец! Напиши-ка ты этот стишок мне на листочке…
Но я показал ему комбинацию из трех пальцев.
Согласно официальной программе, день завершался «интимным ужином». Я долго думал, что это могло означать. А оказалось, что это всего лишь протокольный реверанс: принимающая сторона оставляла нас в резиденции Тодора Живкова поужинать в своем кругу, давала нам возможность поделиться впечатлениями об увиденном и обсудить официальные переговоры. Мне подумалось, что разговор получится интересным. Тут ведь были революционеры всех поколений, которые почти наверняка смогли бы поставить диагноз социально-экономическим процессам: речь-то шла о загадочном проникновении социализма в арабский мир. Но наша большая делегация не изъявляла желания вести подобные беседы. У меня создалось впечатление, что они опасаются прослушки в резиденции в «интимный» час. И вот в одну из таких тягостных пауз, уже за кофе, Иван Абаджиев вдруг обмолвился: