Ты теперь моя
Шрифт:
Вот только чувствую: мое сопротивление усугубит ситуацию до критического предела. Саульский на взводе. Покорно прихватывая край топа, неловко стягиваю его через голову. Лифчика на мне нет. Взгляд мужчины сразу же плоти касается. Ощутимо. Кожа вспыхивает и откликается горячим покалыванием. Отголоски непрошенных воспоминаний того, как все было в нашу первую ночь, заставляют тело реагировать.
Прочь. Прочь. Прочь.
Сауль мудак. Я его ненавижу!
Соски, болезненно сжимаясь, выдают мое непозволительное волнение, потому как в комнате
Быстро справившись с шортами, хватаюсь за кромку трусов, как меня вдруг осеняет:
— Я не могу сейчас! У меня месячные.
— Раздевайся.
Лицо жесткое. Тон безапелляционный.
Почему с ним я чувствую себя каждый раз хуже и хуже? Господи, как я переживу еще и это унижение?
Зажмуриваясь, спускаю трусы. Переступив через них, аккуратно откладываю на тот же стул, куда побросала остальную одежду.
— Если ты хочешь прямо сейчас… — закончить нормально не получается. — У меня тампон. Нужно, хм, сначала в ванную… Можно?
Вздрагиваю, когда он вместо ответа начинает двигаться. Невольно пячусь, но так заторможенно, что уже через пару секунд Сауль сжимает мой затылок и валит меня лицом вниз на кровать. Ужас сковывает мои внутренности и сцепляет на грубые скобы разлетающееся безумными ударами сердце, но я не сопротивляюсь. Горячо надеюсь, что он оценит мое смирение, остынет и отпустит.
— Тебе ведь все понравилось в прошлый раз? Сегодня поблажек не будет. Ты больше не целка, а я очень зол, — свирепо дробит Саульский, жёстко вжимая мое лицо в подушку.
Какой же непроходимой идиоткой я была, распознавая его прошлые действия как грубость. Только сейчас, по этому звериному голосу, понимаю, что видела лишь лайтовую версию. Каждой клеточкой чувствую силу его ярости.
— Ласки тебе захотелось? Внимания? Что еще? Приготовься, мурка. Сейчас ответишь по-взрослому, — дергает меня за волосы, а я даже на этой боли сконцентрироваться не могу. Ловлю каждое его слово, интонации, дыхание. Пытаюсь придумать, как реагировать. Ищу подсказки извне, потому как мой шокированный разум явно не собирается определяться самостоятельно. — Больше так нарываться, подставлять моих людей, играть у всех на нервах тебе не захочется.
Мне уже не хочется! Выразить бы еще словами…
— Руки за голову.
Паника внутри меня нарастает. Однако, вытягивая руки, я усилием воли приказываю себе лежать неподвижно. Насколько это возможно, учитывая то, что меня начинает дико колотить.
Он отпускает. Слышу позади себя шорох одежды и понимаю, что раздевается.
Господи… Господи… Мать твою, что он собирается со мной делать? Выдержу ли я? Как отключиться?
В какой-то момент все звуки стихают. Остается лишь мое громкое дыхание, но его мы не будем брать во внимание. Саульский стоит где-то там, позади, и молча меня разглядывает. Уверена, что намеренно медлит, заставляя меня умирать от страха и унижения.
Ему это, конечно же, удается.
Хриплыми и влажными рывками выдыхая воздух, вгрызаюсь в подушку зубами, когда ощущаю спиной палящую твердость и всепоглощающую силу обнаженного мужского тела. Тяжесть эрекции между моих ягодиц кажется в это мгновение раскаленным железом.
Пытаюсь справиться и подавить внутреннюю истерику. Хочу сделать медленный глубокий вдох. Не получается даже это. С губ срываются какие-то жалкие, потерянные звуки. Кровь, прорываясь сумасшедшими толчками, несется по натянутым венам, словно вулканическая лава.
— Ладно, ладно, прости меня, пожалуйста, — предавая гордость, мычу отчаянной скороговоркой в подушку. Знаю, что слышит. Для меня самой эти слова оглушающие. Я захлебываюсь ужасом. Вишу на волоске. — Я больше так не буду. Обещаю слушаться. Обещаю. Прости. Прости, Рома…
— Тихо лежи.
— Нет… Нет… Рома…
А потом… Чувствую, как он бесцеремонно раздвигает коленом мои бедра, трогает между половых губ пальцами и, о господи боже мой, тянет за нитку тампона.
— Нет… Нет, пожалуйста… — протестующе зажимаюсь.
Я ведь не переживу такого позора!
— Пожалуйста… Рома…
— Мать твою…
Прекращает тянуть, оставляя тампон во мне.
Однако не успеваю я с облегчением выдохнуть, как он делает кое-что похуже — трогает меня выше. Бесцеремонно вдавливает палец в тугое кольцо ануса. На меня обрушивается слишком сильный шок — я просто цепенею. Лихорадочно соображаю: способен ли он зайти настолько далеко? Заслужила ли я такое наказание? Готова ли выдержать? Потому что останавливаться, судя по всему, он все же не собирается.
Давление исчезает. Через мгновение я вздрагиваю от холодного шлепка жидкости. По насыщенному медовому аромату понимаю: Саульский использует мое масло для тела.
А я не могу даже разозлиться. Пошевелиться не могу. Ощущая возобновившееся давление, кусаю до крови губы и тихо скулю в подушку.
— Пожалуйста… Не надо… Пожалуйста, Рома…
— Замолчи.
Просовывает внутрь меня палец.
— Я буду слушаться. Буду… — готова обещать все, что угодно.
— Тихо, мурка. Расслабься, — дыхание Сауля обжигает мою шею и часть щеки. — Тихо.
Со мной, очевидно, что-то не так, но его хриплый уверенный голос каким-то невероятным образом меня успокаивает. В нем больше не горит голая ярость. Слышится остаточное напряжение и что-то еще… Утопая в смущении, решаю, что сейчас могу ему доверять.
На фоне этого страх выливается в другие чувства. Диаметрально противоположные.
Когда же губы Сауля прикасаются к моему плечу, и вовсе растекаюсь, будто сливочное масло на сковородке. Жмурюсь и постанываю — так приятно, когда он целует. Невзирая на отчаянное непонимание происходящего, я ему подчиняюсь. Разрешаю творить со своим телом недопустимое. Вероятно, я просто нуждаюсь в размагничивании. Нуждаюсь в чьей-либо близости, в чьем-либо утешении. Хочу… Хочу, чтобы он меня ласкал. Хочу, чтобы был нежен со мной, наперед зная, что после буду себя ненавидеть.