Ты вернешься
Шрифт:
* * *
Для Ойорандель два года прошли в непрерывных стычках с отрядами Саурона. Ондхон металась по всему Белерианду, нигде не задерживаясь дольше одной ночи. Но Гортаур ухитрялся выслеживать ее везде. Уничтожить Ойорандель физически его прислужники не могли, но делу ее мешали, особенно, когда тайными тропами выводила она пленников из Ангбанда.
На исходе второго года ее призвал Ульмо.
– Ойорандель, дитя мое, я предупреждал тебя, что Саурон воспримет похищение Галлуинэль, как личное оскорбление и захочет отомстить тебе? Саурон хитрее и подлее Мелько, для мести он избирает самые извращенные методы, а ты даешь ему в руки такое оружие!
– Владыка, что ты имеешь в виду?
– Этот мальчик, Финарато Инголдо,
– Но Владыка, я делала для него не больше, чем для остальных принцев! Я прекрасно знаю о шантаже - самом подлом изобретении Гортаура и старалась ничем не выдать себя, не показать, как дорог мне этот мальчик.
– Вот именно, старалась. Такое чувство не скроешь. Если уж я догадался, то Саурон не глупее, наверняка он знает больше меня. Кстати, эта ваша вечерняя перекличка - ты что, не догадываешься, что Саурон пеленгует тебя по ней? У него везде глаза и уши, ему служат люди и оборотни, птицы и звери, даже некоторые эльдар, которых он запугал или шантажирует чем-либо, предоставляют ему информацию. Его шпионы везде, в самом сердце Наргофронда, даже в королевской опочивальне.
Ондхон вспыхнула и опустила глаза.
– Владыка, прошу, не упрекай меня! Ведь ты лучше других знаешь, что наша дружба чиста, Финарато мой ученик, мое дитя...
– Я-то знаю, но Саурону безразлично, какое чувство вас связывает, главное, оно годится для шантажа.
– Я пыталась поддержать и защитить своего друга! Он нуждался в поддержке после гибели братьев. В такой ситуации я пришла бы на помощь любому.
– Это лишь слова, а у Саурона прекрасное чутье. Да и не нужно было большого ума, чтобы заметить - ты бросила войска Хифлума, чтобы спасти любимого тобой нолдо, там, в топях Серех. Но дело даже не в этом. Тогда ты восстала против Жребия Нолдор, отвела от своего друга удар Судьбы, прекрасно понимая, что идешь против воли Эру. Такое не прощается, Судьба тебя накажет.
– Владыка, я не понимаю, ну за что же его-то наказывать так жестоко?! Финарато не участвовал в резне, никогда никому не сделал зла, наоборот старался мирить всех принцев, помогал, кому только мог...
– Дитя, ты мне это рассказываешь? Да, твой Финарато - самый светлый и благородный из нолдор, но он, как и все остальные, принял на себя Жребий. Никто из нолдор не может вернуться иначе, как пройдя через падение, боль и смерть. Ему предначертана была легкая и быстрая смерть от мечей. Сейчас он находился бы в Мандосе вместе с братьями, без тела, но защищенный от зла. Ты отвела удар, но не отменила предначертание, а лишь отсрочила его и усилила. Судьба вскоре ударит вновь, но намного более жестоко. Это закон нашего мира. Если тогда Финарато мог умереть легко, то в этот раз ему придется перенести плен и пытки, а может, что и похуже. Своим самовольством ты обрекла его на мучения.
Невыносимая боль исказила черты Ондхон, губы ее задрожали, отчаянным усилием сдержав слезы, она прошептала еле слышно:
– Я не знала точно... Я боялась тогда, что он попадет в плен. Что же теперь делать, Владыка?..
Ульмо взглянул на нее с жалостью и сочувствием, но ответ его был суров:
– Ничего. Точнее, продолжай делать то, что всегда. А Финарато предоставь его судьбе. Сейчас ты ничем не сможешь ему помочь, а если опять вмешаешься, сделаешь только хуже. Еще усилишь следующий удар. Я вижу, о чем ты думаешь: не надейся спрятать его, принять на себя Жребий тоже не получится. Тебе придется смириться.
– О, Владыка, я все понимаю. Но когда это касается самого близкого существа, это просто невыносимо!.. Невозможно выдержать!.. О, Эру!
– голос ее срывался - Видеть, как моего любимого... Мое дитя пытают... Убивают!.. И не пошевелить пальцем... Я же так не смогу!!!
– закричала Ондхон, прижимая руки к груди. Как подкошенная, упала она на землю и разрыдалась. Ульмо накрыл ее пеленой непроницаемого тумана, спрятал от всех, давая выплакаться, излить свое горе подальше от недобрых глаз.
– Ты сможешь, дитя, ты все выдержишь. Уж я-то знаю. Тебе придется выдержать.
* * *
Финарато чувствовал, как в душе его все больше сгущается мрак. Никаких видимых причин для этого не было, но непонятная тревога и тоска одолевали его. Конечно, хорошего в мире было мало. Саурон захватил Минас-Тириф, и Ородрефу с его отрядом пришлось бежать к брату в Наргофронд. Целегорм и Куруфин по-прежнему жили во владениях Финарато и потихоньку вербовали себе сторонников, не стесняясь в методах. Война не прекращалась ни на день, орки свободно бродили по всем землям, нападая и грабя везде, где могли. Королевства Нолдор были отрезаны друг от друга, вести доходили с трудом, а лучший друг Турукано вообще затерялся где-то в горах и никто ничего о нем не знал. Самым грустным было то, что Ондхон почти перестала отвечать на вечерний сигнал Финарато. Какой отрадой для него в течение этих двух лет было краткое соприкосновение их феар под лучами вечерней звезды! Все горести и заботы исчезали в этот миг, душа наполнялась светом, появлялись новые силы. Но Ондхон вдруг перестала отвечать регулярно, проходили недели, месяцы, редко-редко долетал ее зов, и опять она пропадала надолго. Финарато не знал, что и думать. Неизвестность мучает хуже всего. И не с кем поделиться этой тревогой. Король всегда одинок.
А годы шли...
В Наргофронде, как и в любом дворце нолдор, тоже был Каминный зал, где жители подземного города собирались послушать певцов и сказителей, своих и приходящих, побеседовать и вспомнить благословенные дни. Финарато раньше очень любил эти вечерние посиделки, своим гостям он всегда предлагал спеть что-нибудь новенькое, незнакомое его народу, нередко, особенно возвращаясь из своих странствий, сам развлекал слушателей новыми песнями. Но вот уже почти десять лет чудесный голос короля не звучал под этими сводами, где каждая колонна помнила резец Финарато, где узоры, с любовью выведенные им, уводили память в благословенный край...
Однажды вечером Финарато сидел в кресле около камина, отблески пламени пробегали по его печальному лицу, очертания зала терялись во мраке. Певцы сменяли друг друга. Финарато думал об Ойорандель. Вот уже несколько месяцев от нее не было ни одного сигнала, скудные вести, долетавшие из других земель, ничего не говорили о ней. Откуда же было знать Финарато, что стоило Ондхон бросить в пространство короткий зов, как в тот же миг туда, откуда был послан сигнал, бросались сотни Сауроновых прислужников, и ей приходилось поспешно скрываться или сражаться с ними. Лишь иногда она умудрялась отправить сигнал во время стремительного полета на дальнее расстояние в облике орлицы, но при этом теряла столько сил, что часто позволить себе такое просто не могла. Этим вечером, при появлении первой звезды, Финарато вновь и вновь звал Ондхон, но, как обычно, не получал ответа, и ему вдруг стало так горько и одиноко, что он не мог больше оставаться один в своих покоях и отправился в Каминный зал, в надежде хоть немного развеяться. Прекрасная дева запела бесконечно грустную песню о своем возлюбленном, сгинувшем на проклятом севере. Печаль этой нежной песни вдруг задела в душе Финарато те струны, что превращают боль и тоску в музыку. Он взял арфу, и полилась невыразимо прекрасная мелодия, полная любви и печали:
Были мы с тобой счастливыми,
Мы друг друга так любили!
Будто птицы легкокрылые,
В небесах вдвоем парили...
Но недолго так летали мы,
Вдруг разбилось в одночасье
Наше хрупкое, хрустальное,
Наше призрачное счастье...
Стало черной тучей облако,
Закружила злая вьюга,
Одиноко, пусто, холодно
На земле нам друг без друга!
И без наших песен солнечных
Холоднее стало лето.
А мой Зов, любви исполненный,