Ты всё ещё моя
Шрифт:
– Просто поцелуй меня, – вырывается у меня тихо и умоляюще, едва вновь прикасаюсь к ее лицу своим лицом. – Пожалуйста, поцелуй… С тем же посылом, Лиза… Поцелуй…
– Поцелуи… – шепчет так сдавленно, словно ей больно. Чувствую, как ее пальцы медленно скользят мне по шее. Глаза увлажняются. Ногти скребут затылок. И вся она трясется. Трясется, но не выгорает, когда удается выговорить: – Поцелуи – это когда про любовь…
Казалось бы, куда еще? И, тем не менее, в мое перекачанное сердце будто кто-то иглу загоняет и, вшпарив забористый
До последнего сохраняем зрительный контакт. Лишь когда ее влажные губы прижимаются к моим, обрушивается темнота. Но длится она недолго. Вскорости под моими закрытыми веками разлетаются кометы – язык Лизы осторожно проникает в мой рот.
И нас закорачивает.
Снова шатает. Снова разрывает. Снова сплавляет воедино.
Не двигаюсь. Полностью застываю. Хочу, чтобы она сама целовала. Ощутить, что именно ею движет. Понять, насколько глубоко я у нее внутри. Дать себе представить, что все эти чувства – реальная любовь.
И Дикарка смелеет. Отрывается за все разы, что у нас были без поцелуев. Атакует такой нежностью, что у меня за ребрами шторм после горячего прилива случается.
«Да… Да, Боже… Да, блядь…», – кажется, что она именно любит.
Любит меня! Любит!
– Мне нужно больше, – дробно выталкиваю ей в рот.
Зажмуриваясь, дышу все громче и все чаще.
– Артем…
Дернув шнурок и потянув ткань вниз, пытаюсь вытряхнуть Лизу из своих огромных штанов.
– Презерватив? – пищит она, отталкивая в какой-то момент мои руки.
– Нету, – признаюсь я.
Сталкиваясь взглядами, шумно дышим.
При желании я бы, наверное, мог дотерпеть до дома. Но сейчас мне важен не столько секс, сколько ее согласие разрушить еще одну черту.
– Доверься мне, – ломаным шепотом самое сокровенное выдаю. То, что меня однажды убило. – Доверяешь?
Еще до того, как между нами звучит ответ, в ее глазах загорается «зеленый».
– Всегда, – шелестит отрывисто.
И я задыхаюсь.
Но выровнять вентиляцию не пытаюсь. Лезу к своей Дикарке, как есть: загнанный, стонущий и взбудораженный до высокого хрипа. Озадачиваюсь лишь стянуть с себя толстовку, чтобы бросить ее под Лизу. А потом… Раздеваю ее полностью, проверяю пальцами готовность, сдергиваю свои штаны и, вытаскивая взглядом душу, вхожу.
До упора. До крика. До полного единения.
Глаза в глаза. Лоб в лоб. Дыхание в дыхание.
Одержимые. Друг другом. И этой близостью.
– Ты меня топишь, – выдаю сипло и натужно.
В презервативе с трудом переживал наш контакт. Сейчас же без преград в ее жаркой и влажной тесноте все опоры сносит. Шалею от своих ощущений, от того, как фундаментально подрывает и как яростно раскидывает.
– Я тебя… Дикарка, я тебя люто… Люто тебя! – выражаю, как могу.
Просто потому что больше не в силах таскать всю свою любовь в одиночку.
–
И я умираю. Второй раз за свою чертову жизнь. Только в этом повторе бьюсь за то, чтобы, наконец, воскреснуть.
– Моя, – припечатываю и захватываю ее рот.
Расщепляю ее вкус собой. Пью ее. Дышу ею. Тону, дрожа от восторга. Сгораю, наслаждаясь силой нашего кострища.
Мы так близко. Нас так много. Трясет, конечно же, по всем точкам.
Фейерверки внутри продолжает разрывать, как вдруг хлопает входная дверь. Лиза содрогается подо мной и довольно громко вскрикивает. Хорошо, что я этот звук ртом глушу.
Когда на крыльце раздаются чьи-то шаги, я приподнимаюсь и прижимаю к дрожащим губам Дикарки ладонь. По взгляду, который она в меня вливает, кажется, что готова умереть. Мне даже немного смешно становится, пока она на нервах не затискивает мне член. Тогда приходится шипеть и цедить ругательства, чтобы хоть как-то выдохнуть избыток ощущений.
– Не дергайся, – шепчу на самых низких. – С крыльца нас не видно.
Вот только, судя по звуку шагов, кто-то уже спускается по лестнице во двор.
Даже у меня сердце ухает. Что происходит с Лизой, страшно представить. В глазах чистый ужас клубится.
– Марин… – долетает до нас приглушенный голос Тохи. – Марин?
– Отстань от меня… – голос младшей кобры резко обрывается.
А потом слышится какая-то возня под аккомпанемент учащенного дыхания. Неосознанно хмурюсь, пока темноту не рубит суровый Тохин приказ:
– В дом пошли.
– Не хочу!
– Пошли в дом, сказал.
– Нет!
– Силой унесу.
– Попробуй только ко мне прикоснуться, я тебя…
Вскрик. Возня. Отдаляющиеся шаги. Громкий хлопок двери.
По какой-то причине именно финал этой ситуации заставляет меня задеревенеть и начать усиленно гонять мысли в своей вспухшей голове. Но стоит мне вырулить на путь осознания, Лиза шевелится и снимает со своего лица мою ладонь.
Что-то сказать собирается. Только я не даю. Срываясь, завладеваю ее ртом. А потом, ощутив вкус, принимаюсь трахать.
Сам рычу. Лиза стонет. Вертушка скрипит.
Забываем, что надо бы тише, чтобы не слушала вся округа. Забываем, что надо бы аккуратнее, чтобы друг перед другом не обнажать больше, чем договаривались. Забываем, что надо бы осторожнее, чтобы не сгореть.
Вбиваюсь в тело Дикарки затяжными и отрывистыми толчками. На каждом, глубоко внутри нее, замираю. Выдерживаю странные паузы. Будто в зале перед очередным рывком, когда большой вес нужно взять, силы коплю. На вдохе медленно подаюсь назад. С рваным выдохом загоняю обратно.
И снова пауза.
И снова только ОНА.
Моя Дикарка. Моя.
Ее дрожь на моей коже. Ее стоны на моих губах. Ее ногти на моем затылке.
Трясусь над ней. С трудом удерживая вес, заливаю потом. Она же все сильнее топит в соках своего возбуждения.