Тяжело в учении, легко в бою (If You Like School, You’ll Love Work)
Шрифт:
При ее появлении разговор замолкает, словно по сигналу, будто кто махнул дирижерской палочкой перед оркестром.
– Парням, которые трахаются с кошатницами, доверять нельзя! – кивает Стефани. – Нет, вы подумайте, три кошки!
Представляю, какая вонь стоит в квартире! Кто станет это терпеть? Только полный лох!
– Да, он довольно вульгарный, – соглашается Крессида.
– Интересное замечание, – холодно замечает Кендра. Она уже взяла себя в руки. – Знаете, что он однажды сказал о Тото?
«Я даже не почувствую, если споткнусь и раздавлю
Стефани смотрит на подруг с таким выражением, будто прекрасно знает, что творится у них в головах. Этот взгляд появился у нее после первого же университетского семинара.
– Читайте между строк: он – жлоб. В кошачьей шерсти.
Фу! Наверняка считает, что хорошо провел выходной, если все время проторчал на трибуне стадиона.
– Мы все хотя бы раз торчали на трибуне, детка! – с виноватой радостью взвизгивает Стейси.
Она вдруг замечает за соседним столиком двух молодых парней. Симпатичные, но явно геи.
Стефани отрицательно качает головой.
– Только в исключительных случаях, да и то чтобы посмотреть на вечно истекающих слюной мальчиков из братств. Мы никогда не ходим туда, чтобы познакомиться, не то что некоторые слабоумные, отчаявшиеся шлюшки. Кто-нибудь знает Тришу Хейлс?
– А, настоящая РД! – фыркает Кендра.
Стейси непонимающе смотрит на нее, Крессида пожимает плечами, а Стефани одобрительно кивает.
– Рухнувшее Достоинство! – радостно просвещает она подруг.
– Она родила от этого неудачника. И они живут в кондоминиуме, – добавляет Кендра.
Стефани в ужасе.
– У них что, нет дома? Да, видать, предки ею ой как гордятся!
– А ты правда думаешь, что Трент неудачник? – спрашивает Стейси.
Сияющая Стефани поворачивается за подмогой к Кендре и Крессиде.
– Согласитесь, мы не новички, если речь заходит об анализе человеческой натуры…
Парни за соседним столом собираются уходить. Они про-бираются по залу, и один громко говорит другому:
– Ого, СОБАКИ вышли на охоту! Стервозные, Озлобленные, Безумные Анорексички, Кошмарные Истерички из Линкольн-парка!
Услышав это, подруги удивляются, а потом приходят в ярость. Кендра первой справляется с потрясением.
– Не смейте нас сокращать, тупые пидоры, мы никому не позволим нас сокращать! – кричит она.
– Гав! Гав! – тявкают педики, и все, кроме Стефани, вымученно улыбаются.
Бар закрывается, и они вышвыриваются в прохладный ночной воздух, пропитанный запахом нагретого асфальта и бетона. Их освещают яркие фары проезжающей машины. Мускулистые прилизанные парни, стоящие на углу улицы и под растущими у края дороги деревьями, окидывают стройные фигуры небрежными взглядами.
– Наверное, мы это заслужили, – говорит Кендра, – и теперь нужно привыкать к новому титулу. СОБАКИ. СОБАКИ из Линкольн-парка. – Она пробует слово на вкус.
– Ничего мы не заслужили, – протестует Стефани. – Просто эти парни – женоненавистники. Из тех гомиков, которые винят матерей за все говно, что на них вывалили по жизни.
– Деточка, – реагирует Крессида, – все люди винят матерей за говно, что на них вывалили по жизни. Для того и нужны матери.
Они пререкаются, а Кендра чувствует, что безумно устала. Она поворачивается, небрежно, вяло машет подругам на прощание, переходит улицу и идет домой в Халстед.
Поднимаясь по лестнице, Кендра думает о том, что третья порция водки была лишней. Алкогольный заряд принес только опустошенность и одиночество. Кендра входит в квартиру, и кондиционер высасывает из нее вечернюю жару. Она нажимает на кнопку автоответчика. Застройщик Клинттак и не позвонил.
– Тото, куколка моя! – кричит Кендра. – Где мой маленький? Ты любишь свою мамочку? Да, любишь! Да-да, ты любишь!
Странно, но в доме никаких признаков собаки. Обычно Тото сразу бросается к ней.
– Где ты прячешься? Ты что, заболел, малыш? – мурлычет Кендрат берет с кофейного столика пульт и включает телевизор.
На экране появляются участники передачи, которые приглашают друг друга на свидания. Глядя на этих неудачников, она радуется, что вернулась из бара одна. Но в квартире подозрительно тихо. Где же эта маленькая тварь? Кендра идет в одну комнату, потом в другую. Страх колет грудь. В доме не слышно ни звука, Кендра проверяет шкафы, заглядывает под кровати, где обычно прячется Тото, сердце бьется все громче.
Никого!
Собака пропала без следа. Кендра садится. На душе пустота. Кендра задерживает дыхание, встает и выходит за дверь. Может, собака выскочила в подъезд? Вряд ли. Она бы обязательно заметила. Не такая уж она и пьяная. Спустившись в садик во дворе, Кендра снова и снова зовет его:
– Тото! То-то-о-о-о!
Обходит вокруг дома, но Тото нигде нет. Кендра надеется, что пес, словно мохнатый ангел с висячими ушами, материализуется из сырого ночного воздуха. Она садится на корточки на соседней безлюдной улочке и выкрикивает его имя, ожидая, что Тото выскочит из-за ближайшего куста или дерева и прыгнет ей на колени. Но ей остается только разглядывать разрезы, бахрому и потертости дизайнерских джинсов.
Вдруг Кендра вспоминает о поваре. Может, он видел Тото? Тем более она взяла для него посылку у курьера службы доставки, дли иную коробку. Захватив ее, Кендра поднимается по лестнице и стучит в дверь. Повар открывает. Он еще не снял рабочую одежду.
– Это тебе, – говорит Кендра, с сияющим лицом передавая коробку. – Ты случайно не видел мою собачку?
– Нет, – отвечает он, – не видел.
– Я встречалась с подружками в баре, прихожу домой, а его нет.
Она фыркает, чтобы заглушить поднимающуюся тревогу – Они спускаются по лестнице в сад, и повар, вооружившись фонариком, помогает искать Тото. Луч света озаряет открытое окно. Это дальняя комната Кендры – если бы собака выпала из окна, она бы разбилась. Но в саду нет никаких дохлых папильонов или пятен крови.