Тяжелые тени
Шрифт:
А-Линь-доду торопливо шел к телефону. Шаг его не был широк и упруг, как раньше. А-Линь-доду семенил и избегал смотреть встречным в глаза. Он всем уступал дорогу. Он жалко улыбался.
– А-Линь-доду чувствовал на лице эту навязчивую мимическую судорогу и ненавидел себя за нее, зная, что иначе вести себя - выше его сил.
Он как бы разделился на две части. Одна часть - обаятельный приспособленец и немного фрондер. После Ужасного Случая эта часть была оглушена и вытеснена на периферию сознания. Теперь руководящее место в мозгу занял Некто, о присутствии которого он только догадывался. Этот Некто,
Впрочем, Некто из-за своей примитивности порой попадал впросак. Вот простейший пример. Миль-са во время обеда чавкала. У издерганного прежнего А-Линя это вызывало сильнейший приступ ненависти, от которого темнело в глазах и тепло пульсировало в мозгу. Новый А-Линь властно брал инициативу в свои руки, и руководитель сектора начинал хихикать тихим идиотским смехом. Миль-са изумлялась, переставала жевать и с неприятностью в голосе вопрошала:
– Снова защелочка сорвалась, дурашек мой?
А-Линь охотно соглашался:
– Что поделаешь, радость моя? После того случая что-то нервное со мной периодически случается. Из-за психастении, наверное. Да ты не принимай близко к сердцу, к своему добрейшему золотому сердцу.
У А-Линя появилась привычка просыпаться по нескольку раз за ночь. Проснувшись, он некоторое время лежал в темноте, безуспешно пытаясь заснуть. Устав от борьбы с собой, А-Линь тихонько вставал с супружеского ложа, включал ночник и долго вглядывался в расплывшееся лицо жены с особым выражением.
Однажды, потревоженная светом ночника, Миль-са проснулась и сдавленно вскрикнула. Выражение лица А-Линя мгновенно изменилось. Он поправил одеяло и музыкально произнес:
– Спи, золотая моя. Спи, родная.
Миль-са решила, что выражение нечеловеческой ненависти на лице супруга ей только показалось, что ее обманул неверный свет ночника. Но с той ночи что-то тревожное надолго отложилось в ее подсознании.
А-Линь-доду, приняв самый небрежный вид, прошел мимо телефонной будки, делая вид, что она ему вовсе не нужна. Пройдя шагов десять, он вдруг остановился, и намеренно громко - в расчете на случайного зрителя сказал:
– Ах, какая жалость! Забыл!
А-Линь-доду подошел к телефону и огляделся. Он снял трубку и обмер, сообразив, что действительно забыл... номер телефона службы внутренней безопасности. Еще раз оглянувшись, А-Линь-доду набрал номер полиции, другого выхода не было.
– Вам звонит преданнейший из граждан, - проворковал он.
– Считаю своим святым, можно сказать, долгом сообщить вам, что по адресу, - тут он назвал номер своего дома и номер квартиры, - скрывается преступный землянин. Думаю, что его давно разыскивают. К моему величайшему прискорбию, это моя квартира. Вопреки моей воле, жена Миль-са укрывает вышеуказанного землянина. Примите меры. Что? Идти домой? Но я должен быть на работе. Если не пойду, могут быть неприятности. Что? Если пойду, неприятности будут еще большие? Хорошо! Слушаюсь!
Вернувшись домой, он уклончиво объяснил жене, что ему сегодня разрешили поработать дома.
16
Вскоре после возвращения А-Линя в дверь позвонили. Супруги, сталкиваясь, бросились к двери. Муж показал лучшие скоростные качества и первым оказался у цели. Он распахнул дверь и впустил полицейских. Миль-са изумилась, увидев совсем не ту службу, которую она вызывала, но, заметив подобострастную улыбочку на лице "дурашки", все поняла.
– Там! Там!
– выдохнул А-Линь-доду и, дергая офицера за рукав, со значением сказал: - А это моя жена.
Офицер похлопал снятой перчаткой по ладони и распорядился:
– Трое ординан-рядовых на взятие преступника, - он указал, кто должен идти на захват землянина.
– Капрал, вам опасное, но почетное задание: арестовать женщину.
Капрал, ухмыльнувшись, подошел к Миль-се и взял ее под локоток.
– В чем дело?!
– возмутилась она и попыталась освободиться.
Не отвечая, все с той же ухмылкой капрал ткнул Миль-су пальцем в живот. Женщина охнула и, обхватив живот руками, сложилась вдвое. На лице А-Линя-доду застыла неживая улыбка.
Ординан-рядовые рванулись в гостиную. Через несколько секунд оттуда донеслись истошные вопли, грохот падающей мебели, и полицейские вылетели друг за дружкой в коридор.
Офицер остался невозмутим.
– Послушайте, - спокойно сказал он в сторону двери.
– Не советую вам дергаться. Некая Интиль в наших руках. Такая смелая и такая неосторожная девушка. Слово "заложник" вам знакомо? Вы слышите?
– Негодяи!
– донеслось из комнаты.
– Значит, знаете, - меланхолически заключил офицер.
– Тогда сообщаю свои условия. Если вы не прекратите шалить или попытаетесь скрыться, мы начнем делать вашей знакомой специальный маникюр. Сегодня ампутируем один палец, завтра - второй. И так далее... Когда кончатся пальцы, примемся за руки и ноги. А потом...
Дверь гостиной открылась, и в прихожую вышел Владимир. Глаза его были налиты кровью, лицо исцарапано, рукав рубахи держался на нескольких нитках.
– Какие же вы жестокие животные!
– воскликнул он с беспредельным презрением.
Лицо офицера озарилось улыбкой.
– О нет, - возразил он, покачивая головой, словно ванька-встанька.
– Мы - люди, высшее порождение Логоса, венец творения. Я не жесток. Просто сферы наших интересов очень жестко пересеклись. Оба мы выиграть не можем. Что для одного из нас выигрыш, для другого - проигрыш. Вся жизнь человеческая - игра, и любое действие оборачивается выигрышем или проигрышем. Даже смерть можно рассматривать как проигрыш, только окончательный.
– Это для меня внове, - заметил Владимир.
– Палач-философ.
– Я не обижаюсь. Я действительно философ и в вашем понимании - палач. Это совсем не унижает меня. Всегда существовали и будут существовать добро и зло. Они неразделимы, как свет и тень. Они всегда ходят рука об руку и всегда борются. То зло побеждает, то добро. Но окончательно победить друг друга они не могут. Если такое случится, нарушится Вселенское равновесие и в ужасной катастрофе исчезнут люди и миры. Злу, как и добру, нужны служители. Раз ни то, ни другое не может победить, безразлично, чему служить. Но злу служить выгоднее.