Тяжелый дивизион
Шрифт:
Телефон с батареи пищал беспрерывно.
— Командир, — шепотом сказал Сухов, — сукиным сыном обозвал за то, что не слушаю…
Помедлив секунду, Сухов приложил трубку к уху и доложил, что идет обстрел пункта.
Было приказано не отходить от телефона ни на секунду.
В небе опять возникла звуковая дуга, и по ней медленно поднимался и спускался новый «чемодан».
«Был недолет, был перелет… Мы в вилке», — подумал Андрей торопливо и одновременно с Суховым, забыв о своем решении, зарылся в солому.
Звук опять не уклонялся ни вправо, ни влево…
Дрогнула земля, раскололось небо…
Снаряд разорвался перед сараем. Осколком снесло угол южного ската крыши. Другой скосил вершину дерева. Она упала вздрагивающей живой тяжестью на крышу хаты.
Андрей больше не следил, дрожит ли ус у Сухова.
Этот проклятый простор в десяти шагах от халупы! Ноги обещали такую быстроту! Андрей не хотел больше новых снарядов. Он по-новому способен был чувствовать радость жизни. К черту все! Побеги кто-нибудь первый, и он ринулся бы вслед…
Но Сухов — солдат, не знающий целей войны, — сидел у аппарата и держал трубку. Широкое кожаное ухо микрофона ерзало по виску, било в скулу. Голос Сухова срывался и прыгал, как и телефонная трубка.
Андрей вошел и лег на солому.
Рядом лежал Сухов.
Солома, сырая, вонючая, показалась заранее приготовленной, оцепленной войсками плахой…
Проходили минуты — снаряд не шел больше. Сначала показалось обоим, что потеряли ощущение времени. Потом подняли головы.
Но на дворе уже поднялся шум.
Батарейцы покидали блиндаж. Кольцов, широко раскинув ноги и разрывая шпорами солому, лихо скатился с крыши. Ясно — обстрел прекратился.
«Господи, ведь это так просто, — с трудом останавливая пляску мыслей, сообразил Андрей. — Нашли вилку, и кончено. Пристрелялись! Ведь мы сами так поступали сотни раз».
Уходили на батарею, как уходят от свежей чужой могилы на оживленные, бодрые улицы города.
— На этом пункте оставаться нельзя, — решил Кольцов. — Вилка есть — стрелять не дадут. Пошли в окопы.
— Да, но теперь черед мой, — сказал Алданов.
— Ну что ж? И вам все равно лучше из окопов. Тем более что завтра наверняка будут атаки.
— Пошли, Мартыныч! — предложил Алданов.
— Есть, капитан! — весело сказал Андрей.
Ночью в третьем часу поднялась на фронте заваруха.
Затухая и вспыхивая, бродили над горизонтом быстрые круглые зарева. Ухали выстрелы, каркали разрывы сотни орудий. Горохом сыпалась стрельба по всей линии.
Батарея приведена была в боевую готовность.
Лошади в передках стояли в упряжках. Не было доверия ни к стойкости пехоты, ни к «инженерной» линии защиты.
Из штаба полка телефонист неизменно сообщал:
— Это не у нас. Это где-то на правом фланге. У нас тихо.
На рассвете узнали. Гвардия выкинула номер… Не согласовав с соседями, вдруг отошла на вторую линию. Получился прорыв. Немцы ринулись в атаку. Лохвицкий полк с трудом отбил наступление.
В окоп с Алдановым пошли, кроме Андрея, Уманский и Григорьев.
Росой были смочены сапоги телефонистов, и рыхлый песок ходов сообщения облепил их тяжелой рыжей калошей. В окопе было сыро и пусто. Солдаты спали по блиндажам или здесь же на приступке.
Андрей поставил аппарат в углу у первого же траверса и стал присоединять к нему провод. Алданов ушел дальше по окопам. Григорьев и Уманский укрепляли провод над ходами сообщения.
Над головой Андрея нависло толстое бревно, служившее главной опорой дощатого козырька, прикрывавшего зев окопа. Казалось, это бревно само по себе могло служить защитой.
Алданов вернулся и сообщил, что нашел более удобное место, правее, где поле наблюдения значительно шире.
Андрею не хотелось покидать угол под бревном, не хотелось дважды соединять провод, и он стал уговаривать Алданова остаться на месте.
Алданов проявил неожиданное упорство. Он предложил Андрею самому посмотреть новое место. Пришлось пройти семь-восемь колен такого же, наполненного людьми окопа. Здесь, подняв голову над бруствером, в туманах раннего утра не сразу рассмотрел он, что окопы дальше заворачивают резко вправо, к северу.
Сидя на мысу укрепленной полосы, где три пулемета глядели веером на позиции немцев, можно было обстреливать участки направо и налево и можно было бить во фланг наступающим на гвардейские окопы цепям.
Оставалось только согласиться с Алдановым. Андрей перенес аппарат, введя в цепь новый кусок провода, который лег по дну окопа. Аппарат стоял под таким же толстым, задравшимся кверху бревном.
Утро прошло спокойно. Андрей соснул на влажной соломе приступки и на рассвете, чтобы размаяться, прошел по участку Лохвицкого полка.
Штабной блиндаж глубоко уходил в землю. Казалось, никакой снаряд не доберется до этой темной норы. Над входом по обнаженным срезам можно было насчитать шесть рядов бревен.
В блиндаже было тесно и душно, давила тьма, с которой малоуспешно боролась двухлинейная коптилка.
Офицеры валялись на койках, не переставая ругать гвардию.
— Видели, как загнули фронт? — говорил Андрею ротный командир, поручик из прапоров. — Мы теперь на самом мысу, а немцы кроют фланговым огнем и по гвардии, и по нашему участку. Вот и посидите в таком окопике, что рот к небу раззявил, словно оттуда пироги с маком сыплются. И хуже всего придется нам. Мы впереди — по нас и стукнут.