Тяжесть короны
Шрифт:
— Теперь, когда наша позиция определена, перейду к другому вопросу.
Люди насторожились, я с удивлением смотрела на брата. Ведь обсуждение новостей из Арданга казалось единственным поводом для созыва Совета. Брэм выдержал небольшую паузу и продолжил:
— На основании многочисленных документов и событий в Арданге я обвиняю находящегося здесь господина регента, Дор-Марвэна, известного как Стратег, в государственной измене.
Я почувствовала, как выдохнула «что?». Этот вопрос, казалось, задал себе каждый. Зал зашуршал, люди переглядывались, переводили удивленные взгляды с короля на
И никто не произнес и слова в защиту Дор-Марвэна.
Меня переполняло щемящее разочарование, которое в тот момент испытывал отчим.
— Я всегда действовал на благо государства, — прошептал он и повторил. Громче, тверже, уверенней: — Я всегда действовал на благо государства!
— Нет, — отрезал Брэм. — Все, что происходило в Арданге, — тому подтверждение.
Он был совершенно прав, это осознавали все. Не нужно даже было перечислять факты. Но Стратег не собирался сдаваться, он искал выходы. Меня захлестывало ледяными волнами его страха, чувствовала, как в его сердце росла паника. Потому что Стратегу правильные слова на ум не приходили, а отчим понимал, что Брэм прав. Амулет, казавшийся зияющим провалом, затаскивал в то же состояние, в котором я была ночью. Болезненный бред, ощущение, что нахожусь в сознании отчима, воспринимаю только его мир, перестаю существовать сама. Но вот в молочном тумане безысходности Стратег блеснул огонек надежды.
— Вы забыли, что Вы не можете принимать и озвучивать подобные решения без регента. Вы еще несовершеннолетний, Ваше Величество, — в голосе Дор-Марвэна звучала радость. И чем больше он говорил, тем явственней становились торжество и издевка: — Чтобы получить на это право, Вам нужно провести одобренный регентом закон. Так что Ваши слова, Ваше Величество, не имеют силы, потому как не подкреплены законом.
— Вашим рассуждениям не откажешь в логике, — признал Брэм. — Но Вы забыли кое-что.
Короткая пауза. Я чувствовала внутреннюю дрожь Дор-Марвэна, его напряжение и вернувшуюся панику. Король Шаролеза встал, заговорил величественно и жестко. Голос Брэма выдернул меня из кошмара наяву, вернул в зал Совета.
— Я — король. Я есть государство. Я есть закон. И только мои слова имеют силу.
Великий Стратег не смог сохранить лицо, спокойно встать, попрощаться с присутствующими и покинуть зал Совета с гордо поднятой головой. Вместо этого Дор-Марвэн устроил скандал, выкрикивал угрозы, бесновался, вырываясь из рук стражников. Он был жалок, отвратителен, вызывал омерзение. Мне было за него стыдно. В моих глазах он пал так низко, что спасти Стратега было невозможно. По лицам людей, наблюдавших эту сцену, видела, что не одинока в своем суждении.
Объявив заседание законченным и назначив следующее на завтра, Брэм взял меня за руку и увлек за собой. Кровавый туман ярости Стратега ослеплял, мешал думать. Я не осознавала, куда иду, Брэм тоже не помогал своим молчанием. Мне мерещились лестницы, стражники, вцепившиеся в мои заведенные за спину руки, каменные стены, освещенные факелами, тесная келья, обстановку которой составляла узкая привинченная к полу деревянная кровать. Казалось, что меня втолкнули в камеру, что я упала на матрас, воняющий прогнившей соломой. Лязг поворачиваемого в замке ключа наполнил
— Дор-Марвэн в тюрьме, — голос Брэма прозвучал жестко и требовательно. — У Стратега нет соратников, готовых рисковать ради него. Он сам рассорился со всеми. Суд состоится вскоре. Но, думаю, и так ясно, что Дор-Марвэна никогда не оправдают. Так что я внимательно тебя слушаю.
— Что именно ты хочешь узнать? — амулет, влиянию которого уже не могла противодействовать, жаждал ссоры.
— Правду, Нэйла, правду! — вскричал брат. Он метался по комнате, давая выход переполнявшим чувствам. — Нэйла, я не понимаю, почему я должен собирать картинку из осколков? Почему узнаю все не от тебя, а то посторонних людей? Почему?
Моего ответа он не ждал:
— Вот вчера, например, разговаривал с одним «Ястребом», Франом. Кажется, он с того света вернулся, лишь чтобы приехать сюда, в Ольфенбах, к Керну, которому доверяет. И сказать, что никакого похищения не было! Что ты сама сбежала! — в последних фразах слышалась непередаваемая обида. Немудрено, ведь он не мог знать, что это не я, а периат его обманул. — Он сказал, ты путешествовала с тремя ардангами, они охраняли тебя. А об одном из них ты позаботилась, как о друге… У меня есть множество догадок и косвенных подтверждений, но нет правды… Он рассказал мне о других «Ястребах», теперь я знаю, чьи трупы раскопали мои люди под самым Ольфенбахом.
Брэм остановился напротив и, заглядывая в глаза, спросил:
— Почему, объясни мне Бога ради, почему я узнаю все это не от тебя? Почему ты мне не доверяешь?
— Я тебе доверяю, — с трудом пробилась сквозь волю медальона. Но брат не знал, даже не догадывался, какие усилия мне нужно было прикладывать, просто чтобы слушать его.
— Тогда не молчи! — Брэм старался держать себя в руках, но я видела, что его терпение на исходе. — Теперь Стратег не сможет тебе угрожать, не сможет запугивать и шантажировать. Рассказывай! Рассказывай все!
Брэм все-таки сорвался на крик. А я не могла произнести ни слова. Ни правильного, ни неправильного, ни правдивого, ни навязанного периатом.
— Не молчи! — выкрикнул Брэм.
Глядя в глаза безумно злящегося на меня брата, понимала, что потеряла его. С помощью колдовства Нурканни Стратег уничтожил меня. Все прошлые победы, которые хотела считать триумфами своей воли и духовной силы, все они оказались ложными, иллюзорными. Мне не удалось спасти и защитить главное — доверие и любовь Брэма.
Я знала, он никогда не простит мне молчания в этой ситуации. Прежде он был удивительно терпелив, великодушен. Но чаша терпения переполнилась, поводы, возможности оправдывать меня иссякли.
— Я вызову твою кормилицу, — спустя несколько долгих минут сказал Брэм. — Чтобы проводила тебя в башню.
Когда он уже открыл дверь кабинета, мне удалось сказать брату одно-единственное слово. Знала, что оно ничего не изменит, ничего не спасет.
— Прости.
Он обернулся, окинул меня злым взглядом.