Тыквенная книга
Шрифт:
«Пусть победителем станет тот, кто попадёт в вишенку на моей голове».
Отец принцессы противился сему, но дочь уговорила его, да и придворные жаждали зрелища перед сном.
Книжный лучник промахнулся и попал в дерево за спиной принцессы, побоявшись иначе навлечь на себя гнев правителя Боярышникового царства. Стрела его угодила в тыквенные заросли. Те жалостливо будто бы взвизгнули, но никто не обратил внимания.
А тридевятому лучнику, возлюбленному принцессы, оставалось если не сбить сладкую ягоду на голове прекрасной Лукреции,
Он натянул тетиву и уже разжимал пальцы, чтобы спустить её. Но тут зашевелились тыквенные стебли, поднялись в воздух на небывалую высоту и, устремившись к тридевятнику, ударили его по руке. И стрела его, выпущенная дрогнувшей рукой, пронзила принцессу, и та упала бездыханной.
В отчаянии тридевятый лучник проклял сад, книгу, спрятанную в тыквенных зарослях и всех воображающих, а меж тремя царствами разразилась война на сотню лет, и после её окончания королевства уж больше не дружили. А от прекрасного сада осталась лишь пепельная пустошь и неизгладимая ненависть меж тремя королевствами».
Тут буквы пускаются в пляс, кружатся в причудливом хороводе. Слова распадаются, задорно перепрыгивают друг через друга и складываются заново:
«Чёрная птица, женщина-ворон, стремглав, проносится над полем. Пращники тридевятого царства силятся сбить её, но она уклоняется и лишь отвлекает воинов, пока её меткие боярышниковые лучники прицеливаются. И битва идёт не на жизнь, а на смерть, переполненная криками, звуками боевых горнов и свистом летящих снарядов».
У Эллы подкашиваются ноги и предательски кружится голова. Тошнота накатывает, точь-в-точь как при катании на быстрой карусели, что не может остановиться. От резкого толчка девочка падает, и книга, чмокнув страницами, засасывает её.
Глава 4
Элла растерянно приподнимается, но как тут же испуганно жмётся к земле. Сердце взволнованно бьётся. Саднит ушибленный локоть. Хочется осмотреть рану, но нет – поднести к глазам руку мешает змея колючей проволоки. Стоит двинуться – царапает. Лучше уж затаиться, переждать.
Вокруг свистит и ревёт война, изрыгая камни из пращей и огненные стрелы из тугих луков. Чуть оторвав голову от земли, Элла оглядывается. Взрывы и крики оглушают, страх сбивает с толку.
Она – пленница колючей паутины, похожей на тюремную решётку, как раз меж двух воюющих сторон. Справа – ежи. Слева из-за баррикад стреляют лучники, над ними реет белоснежный флаг с красными, как кровь, плодами боярышника.
Над головой Эллы раздаётся пронзительный крик. Извернувшись, заключённая в тиски видит над собой полуптицу-получеловека: женщину, чьё тело покрывают чёрные перья, с огромными орлиными крыльями. И глаза её точно изумруды в лучах багрового заката.
Она вьётся над Эллой, легко уклоняется от камней горящей смолы, словно наперёд знает историю их полёта.
Она кружит и кружит над Эллой, выискивая мгновение, чтобы подобраться ближе. Элла съёживается, припадает к земле. Страх парализует.
«Уходи», – шепчет девочка.
Хочется закрыть глаза, а, открыв, проснуться дома, в кровати, подвешенной к потолку.
– Гарпия! – кричит кто-то под флагом боярышника. – Защищайте гарпию! Она вернулась!
Женщина-птица набрасывается на колючую заслонку и рвёт её когтями, корябает руки о шипы, брызжет кровью и тянется к жертве.
И когда когтистые пальцы гарпии уже близко, Элла разбивает сковавший её лёд страха и ползёт прочь, путается в проволоке и царапает шею, пока волосы окончательно не обматываются вокруг металлических стеблей. Элла замирает и, кое-как повернув голову, в ужасе смотрит на птицу. Радость мелькает в её багрово-зелёных глазах.
– Прочь! – гарпию отбрасывает в сторону мощный удар камнем.
Рассекая проволоку, пробивается широкоплечий воин. Он сбросил доспехи, чтобы те не сковывали движений, и теперь, защищённый лишь хлопокой рубахой да кожаными штанами, схлестнулся в рукопашную с птицей. Он ловко молотит её кулаками и совершенно не замечает, как шипы проволоки впиваются в тело. Птица же целится в глаза, коварно жаждет ослепить противника, но неизменно промахивается. Наконец, после очередного удара чёрная женщина взвывает от боли и улетает прочь.
Богатырь разрывает колючую проволоку и, как пушинку, подхватывает Эллу. Спасённой сразу же становится легко и спокойно, точно она дома, и больше нет ни тревог, ни забот.
– Разве Марфа Ильинична не говорила тебе ничего не трогать? Пойдём.
Воин относит Эллу в тридевятый лагерь, где после славной битвы лучники пересчитывают оставшиеся для следующего боя стрелы, пращники спешат к кузнецам, а конники залечивают раны своих храбрых и верных коней. Над тылом вьётся сизый дымок: готовят похлёбки.
Перед великим воином и его драгоценной ношей все расступаются, снимают шапки и шлемы, стражники отдают честь и, сильнее выпрямляются, точно хвастаясь своей статью.
В сером шатре богатырь опускает Эллу на мягкую подушку и наливает чай в железный стакан.
Тут уютно, хотя повсюду и висят мечи, рапиры, дубинки с острыми шипами, тяжёлые булавы и острые стилеты. В воздухе витает таинственный дух, будто накануне праздника. Чувствуется нечто особенное, словно вокруг и нет войны, а стоит высунуться наружу, как попадёшь в цирк или на карнавал.
– Почему ты ослушалась Марфу Ильиничну? – богатырь говорит мягко. У него тёмные с зеленцой глаза. Шрам от поцелуя стрелы над левой бровью и шишечки мозолей на руках.
Элла пригубливает чай и, уняв дрожь, отвечает.
– Мне было скучно одной в гостиной, и я решила посмотреть книги. А кто вы? Вы – мой дядя?
Богатырь щурится, поглаживает светлую бороду.
– Да, Элла. Я – Марк Андреевич Норкин. Твой дядя.
Ну, наконец-то!
И не такой он страшный и отстранённый, как Элла думала. Даже немного смешон с огромной, точно львиной гривой, бородой. Богатырь…