Тыловики
Шрифт:
— Да, рожа у чувака наглая, а взгляд какой неприятный! — прошептал мне на ухо Михаил. — Словно он не рядовой пропагандист, а как минимум командир полка. Что они от нас хотят?
Я нервно пожал плечами.
— Посмотрим. Блин, Миша у меня от страха похоже живот свело!
— Тише, Хельмут! — сквозь зубы прошипел Курков. — Не дай, Бог немцы услышат. Стой лучше молча! И лицо попроще сделай.
Покинув спасительную тень, ко взводу решительным шагом направился Кнох. За ним с крайне растерянным лицом семенил Николай.
— Взвод!
Подробности сообщит обер-ефрейтор Кнох.
Рядом с Николаем встал пропагандист, за его спиной маячил немец с неприятным взглядом.
Кнох с жаром обратился к нам:
— Солдаты! Само провидение устроило мне встречу с вами! Как только я услышал, ваш оглушительный смех, я понял, что нашел то, что так напряженно искал с самого утра!
Ваш взвод, отражает словно в миниатюре весь наш Великий Рейх! Рабочие, крестьяне, студенты, вы живое олицетворение нашего духа! Словно легендарные тевтонские рыцари, вы высоко несёте знамя арийской нации…
Окаменев словно статуи мы еще добрых пять минут слушали соловьиные трели пропагандиста. Может конечно на его современников подобная туфта и действовала в нужную сторону, но лично мне от его речи мучительно захотелось спать. Наконец Кнох заткнулся и вперед вышел другой немец с колючим взглядом. Он сухим, деловым языком проинструктировал нас как нужно вести себя во время съёмок. Надо же! Сколько лет прошло, а всё тоже самое: "На оператора не смотреть", "Не улыбаться".
Сам процесс съемок занял не более десяти минут. Мы несколько раз прошли мимо жужжавшего кинокамерой Кноха, изо всех сил показывая, как неумолимо катит Рейх по донской степи. Во время последнего прохода, крайне довольный Кнох, громко сказал своему напарнику: "Прекрасно, просто прекрасно! Отличные кадры, Курт получаются".
Я внутренне усмехнулся. Не далее как вчера я неоднократно слышал эту фразу от московского режиссера. Только вместо Курта, Владимир Эдуардович называл другое имя.
Мда. Какой-то театр абсурда получается. Если так и дальше пойдет, то можно и с катушек съехать. Одно хорошо, за время съемок я успокоился, крайне отвратительный, липкий страх периодически накатывающий на меня словно цунами, прошел.
Сияющий от счастья Кнох, аккуратно упаковал кинокамеру в мягкий кожаный кофр, подскочил к Старикову:
— Благодарю вас, герр лейтенант за содействие! Всё прошло на удивление гладко, — пропагандист громко рассмеялся. — Скоро ваши родственники увидят вас на экране кинотеатров!
— Не стоит благодарностей, герр обер-ефрейтор! Это для меня большая честь! Прошу меня простить, я в начале немного разволновался! Не каждый день мы встречаемся с бравыми парнями из роты пропаганды.
Кнох явно польщенный комплиментом, улыбнулся:
— Герр лейтенант, я обещал вас подвезти. Вы как?
Стариков посмотрел назад. Пехотная колонна снялась с привала и неотвратимо приближалась к нам.
— С удовольствием приму ваше предложение, герр обер-ефрейтор. Высадите нас через пять километров.
— Договорились!
Прежде чем взвод приступил к посадке в грузовик, к Николаю с записной книжкой в руках подошел Курт.
— Герр лейтенант, мы в самое ближайшее время направим командованию сто семнадцатого полка радиограмму, с благодарностью в ваш адрес за столь похвальное содействие нашей роте.
Стариков коротко кивнул и скомандовал:
— Взвод в колонну по два — становись! Приступить к посадке!
Внутри грузовика разместились с большим трудом. Моему отделению пришлось сидеть прямо на полу. Два "местных" немца сиротливо прижались к большим ящикам, стоящих около переднего борта. Сверху ящики были заботливо накрыты маскировочной сетью и драными плащ-палатками.
Я заинтересованно спросил у долговязого фрица со смешным лицом:
— А что в ящиках?
Немец тоскливо посмотрел на меня, буркнул под нос:
— Штатное оборудование, герр унтер-офицер, — и отвернулся, явно не желая продолжать разговор. Второй немец недовольно засопел. Похоже два пропагандистских холуйка, испытывали большое неудобство от соседства с нашей кампанией.
Грузовик мягко затормозил, хлопнула дверь. До нас донесся голос Кноха:
— Приехали, герр лейтенант!
Наши открыли задний борт, народ ловко начал выбираться из машины. Стариков тепло попрощался с пропагандистом и грузовик обдав нас выхлопными газами покатил вперед.
Николай оглянулся. На дороге кроме нас не виднелось ни одной живой души. А метрах в пятидесяти впереди сильно укатанную грунтовку пересекала жиденькая колея.
— А вот и перекресток! — обрадованно заорал герр лейтенант.
Курков потер подбородок:
— Куда пойдем? Налево или направо?
— Не имею ни малейшего представления! Мы всё равно не знаем, где находимся.
Я ненавязчиво оттерев плечом Мишку, вплотную подошел к Николаю:
— Раз всё равно, тогда пошли налево. Нам мужикам туда ходить как-то привычнее.
Герр лейтенант улыбнулся, поправил пилотку и гаркнул:
— Взвод! В походный порядок — становись! Правое плечо вперед — марш!
Я с интересом рассматривал окружающую местность. Проехали всего с пяток километров, а какие разительные перемены! Пшеничное поле закончилось и теперь вокруг нас растиралось обычное поле, заросшее ковылем и прочими растениями, из которых я могу точно определить лишь два. Репейник и вездесущую амброзию. Впрочем сейчас амброзия здесь расти не может. Её только после войны к нам завезли. Дорога ощутимо пошла под уклон. Значит впереди и балочка может открыться. А где балочка, там и родник с прудиком может нарисоваться. А около пруда такие очаровательные плакучие ивы стоят, в их тени так приятно полежать, после тяжелой дороги…