Тысяча и один день (сборник)
Шрифт:
– Создать и запустить в Сеть специфический вирус? – спросил Лашезин.
– Одно из решений. – Вокульский поморщился. – Прости, мне неприятно даже слышать об этом. Я сильно рискнул, приняв от Тима его… манускрипт. Я больше не хочу.
– Значит, на тебя не рассчитывать? – против воли в голосе прозвучала горечь.
– В этом – нет. И позволь тебе еще раз заметить: ты не тем занимаешься. Неверный путь.
Умолять?.. Упасть перед монитором на колени?.. Пристыдить?.. Напомнить о годах борьбы?.. Дядя Лева выдавил из себя улыбку – не умоляющую и не презрительную. Грустную.
– Ты забыл себя, Войцех. Ты забыл самого себя.
На экране медленно растворялось лицо старого друга. Подергивалось рябью, будто уходило все глубже и глубже под воду. Виртуал был выше желания оставить за собой последнее слово.
Пискнуло. Ярким угольком зардел индикатор разрядки. Лашезин щелкнул выключаталем, и экран погас.
– Ну и зачем тебе это было надо? – разочарованно пробубнил Гойко. – Тим Гаев, Тим Гаев!.. Где он, а где мы? До Европы нам сейчас никак не добраться. Да еще поди поищи его там…
– Искать не надо, – отозвался дядя Лева. – Не сам Гаев нам нужен, а только связь с ним. – Неожиданно он подмигнул Гойко: – Приятно знать, что задача чуточку облегчилась, а?
23
– Тим, это тебе.
Рукоять десантного ножа удобно ложится в ладонь. Внушительное оружие, но тяжеловатое. И совершенно не сбалансированное. Драться им можно, но метать не стоит.
Впрочем, я и не специалист по метанию, а так, любитель. Благодаря игре с Двускелетным…
– Подарок, – торопливо поясняет Шурка Воробьянинов, преданно глядя на меня. – Специально для вас… для тебя добыл.
И сейчас же пугается своей оплошности. «Для вас»! Знает же, что подобного обращения я не терплю, а все равно сбивается. И не он один. Почти все юнцы глядят на меня с обожанием. Что я им, идол?
– Спасибо, но…
– Он выкидной, – торопится сказать Шурка. – И магазинный, на три лезвия.
– Это как?
– Можно показать? – Показать ему явно не терпится. Он в восторге от того, что может меня чему-то научить.
Остынь, парень. Я такой же, как и ты, и даже разница в возрасте между нами не слишком существенна. Не бог я, не царь и не герой. Чего же ты ждешь от меня? Избавления?
Я всего лишь соломинка, за которую ты ухватился, не желая тонуть. Разве я виноват, что поблизости не оказалось надежного спасательного круга?
Нисколько. Я не обнадеживал тебя, но стоит тебе понять, что я не в силах оправдать твои надежды, как ты проклянешь меня и оплюешь, если не сумеешь забросать камнями… Вот то-то и оно.
У завладевшего ножом Шурки горят глаза – сейчас он покажет!.. Фьють! Шуркину руку сносит назад отдачей, а в ствол ближайшей осины с отчетливым тупым звуком втыкается выброшенное лезвие. Щелк! – новое лезвие, поданное пружиной из рукоятки-магазина уже стоит на месте, готовое к бою. Техника.
Раскачав и выдрав из ствола глубоко засевший боеприпас, Шурка прячет в рукоятку все лезвия, по очереди упирая их в крошащуюся известняковую глыбу, каких немало валяется в окрестностях катакомб. Нарочно кряхтит, демонстрируя мощь пружины. Во, мол, какая штука! Дарю от всей души.
– Спасибо.
Не уходит, переминается с ноги на ногу и прямо-таки излучает разочарование. Опять я не оправдал надежд.
– Тут еще фонарик в рукоятке…
– Спасибо, – говорю. – Тронут. Только это лишнее, оставь себе.
– Я себе еще достану.
– Хорошо. – Я кладу оружие в карман. – Хочешь что-нибудь сказать?
Шурка тушуется и отходит со вздохом. Все, что мог, он уже сказал и не раз повторил. А я ответил. Ну не в состоянии я инициировать его, как инициировал Безухова и Шпоньку! Один раз у меня получился безумный рекордный рывок, и то под страхом неминуемой смерти. С двумя крепкими парнями под мышкой меня швырнули в Вязкий мир инстинкты, а не воля.
Один-единственный раз мои железы выбросили в кровь такое количество стрессовых гормонов, от которого либо помирают, либо совершают чудо. Все порядочные железы так устроены, что не умеют отзываться на приказы сознания, и наплевать им на мое «хочу» или «не хочу»…
Но поди объясни это настырной молодежи. Все мечтают уподобиться. Как они завидуют пятерым карапузам, выкраденным нами из интерната для эксменов и инициированным Мустафой! Карапузы с увлечением осваивают телепортацию и взахлеб делятся впечатлениями, а у взрослых бойцов глаза завидущие и слюнки текут. У иных прямо-таки руки чешутся. И Мустафа, и я пообещали ликвидировать каждого, кто посмеет сорвать злость на малыше.
Насчет ликвидации – никаких шуток. Это всерьез. Двоих уже пришлось ликвидировать за буйство и неумение подчиняться. Просто выгнать провинившегося из отряда означает подвергнуть нашу штаб-квартиру опасности обнаружения. Отряд не может позволить себе ни расхлябанности, ни либерализма. Тем и живем.
Я сказал «отряд»? Не уверен. Но если мы банда или шайка, то довольно крепкая, со строгой дисциплиной. И даже со слабенькой верой в будущее, чего лишены многие другие группы, шайки, банды и отряды, рассеянные по всему миру. Отказавшиеся сдаться на милость хозяев и вновь подставить шею под ярмо.
У нас есть будущее: телепортирующие сопливые карапузы Андрей, Геннадий, Илья, Матвей и Глеб. Со временем их станет больше.
Вдобавок у многих в отряде еще сохраняется надежда на то, что я как-нибудь соберусь с духом, поднатужусь и с риском развязать пупок инициирую взрослых. Давайте, мол, ребята, становитесь в очередь. В ход идут и уговоры, и подхалимаж. Тут вне конкуренции Шурка Воробьянинов…
Надоел он мне. Репей приставучий. Прилипала.
Гаснет понемногу закат. Тишь, ни ветерка. В высоких травяных берегах лениво течет, чуть пованивая мазутом, подмосковная речка Пахра, и трепещут над водой неугомонные стрекозы. Редко-редко плеснет рыба, еще реже проплывет важным дредноутом раздутый труп всплывшего утопленника. Звенит и кусается комарье. Внизу в прибрежных кувшинках выводят рулады лягушачьи хоры. С луга доносится стрекот цикад. Укрывшись в рощице, кукушка врет кому-то про долгую жизнь.