Тысяча И Одна Ночь. Книга 2

без автора

И когда вы достигнете со мной войска мусульман и я окажусь среди них, увидите, какую я тогда устрою хитрость, чтобы обмануть их и убить до последнего", - говорила старуха. И, услышав её слова, христиане поцеловали ей руки и положили её в сундук, побив её сначала, из уважения к ней, жестоким и болезненным боем, так как мы считали подчинение ей обязательным. А потом, как мы и помянули, они направились с нею к войску мусульман.

Вот все, что было с этой проклятой Зат-ад-Давахи и со людьми. Что же касается мусульманских войск, то после того как Аллах помог им против врагов и воины захватили богатства и сокровища, бывшие на судах, они уселись и стали беседовать, и Дау-аль-Макан сказал своему брату: "Аллах

дал нам победу за нашу справедливость и подчинение друг другу. Последуй же, о Шарр-Кан моему приказанию, повинуясь Аллаху, великому, славному: я намерен убить десять царей за моего отца, зарезать пятьдесят тысяч румов и вступить в аль-Кустантынию".

И его брат Шарр-Кан ответил: "Моя душа выкупит тебя от смерти, и война с неверными для меня неизбежна, даже если бы я оставался в их землях мною лет. Но у меня, о брат мой, есть в Дамаске дочь по имени Кудыя-Факан, и моё сердце охвачено любовью к ней. Она - диковина своего времени, и ей ещё предстоят дела".
– "И я тоже оставил свою невольницу беременной на сносях, - ответил Дау-аль-Макан, - и я не знаю, чем наделит меня Аллах. Обещай же мне, о брат мой, что если Аллах пошлёт мне дитя мужского пола, ты позволишь, чтобы твоя дочь Кудыя-Факан была женою моему сыну, и дай мне в этом верные клятвы".
– "С любовью и охотой, - отвечал Шарр-Кан и протянул руку к своему брату, говоря: - Если у тебя будет дитя мужского пола, я отдам за него мою дочь Кудыя-Факан".

И Дау-аль-Макан обрадовался этому, и они стали поздравлять друг друга с победой над врагами, и везирь Дандан поздравил Шарр-Кана и его брата и сказал им: "Знайте, о цари, Аллах дал нам победу потому, что мы подарили Аллаху, великому, славному, наши души и покинули близких и родных. По-моему, лучше всего нам двинуться за врагами и ожидать их и сразиться с ними. Быть может, Аллах даст нам достигнуть желаемого, и мы истребим наших врагов. А если хотите, садитесь на мои корабли и идите морем, а мы пойдём сушей и будем стойки в бою и сражении во время схватки".

И везирь Дандан, не переставая, подстрекал их к бою и произнёс слова сказавшего:

Лучше благ всех - когда врагов убиваю Иль на спинах копей несусь, нападая. Или если гонец придёт от любимой, Иль любимый, что сам пришёл, без условья".

И слова другого:

"Коль буду я жив, войну возьму себе в матери, И в братья - копьё моё, в отцы же - мой меч возьму, Бок о бок со встрёпанным, что смехом встречает смерть, Как будто убитым быть стремится и хочет он".

А окончив эти стихи, везирь Дандан воскликнул: "Слава тому, кто укрепил нас своей великой поддержкой и отдал нам в добычу серебро и чистое золото!" И Дауаль-Макан велел войскам трогаться, и они двинулись, направляясь к аль-Кустантынии. И ускорили они ход и подошли к просторному лугу, где было все, что есть прекрасного: и резвящиеся звери, и бегающие газели, а воины пересекли многие пустыни, и вода у них вышла шесть дней назад. И, приблизившись к этому лугу, они увидели там полноводные ручьи и спелые плоды, и ту землю, подобную райскому саду, что убралась в свой убор и украсилась, и ветви её упились вином росы и закачались, соединяя сладость райского потока с нежностью ветерка и ошеломляя разум и око, как сказал поэт:

Посмотри на сад ты сверкающий - и подумаешь, Что разостлан плащ на земле его зелёный. Если взор

очей обратишь к нему, то увидишь ты Только пруд большой, где вода, кружась, гуляет. И о душевным оком узришь величье в ветвях его: Над главой твоей, где бы ни был ты, будет знамя.

Или, как сказал другой:

Поток-щека, от лучей блестящих румяная, И ползёт на ней молодой пушок - тень ивы. На ногах ветвей, как браслет, вода обвивается, Серебром сияя, цветы же - как короны.

И Дау-аль-Макан взглянул на этот луг, где сплетались деревья и пышно цвели цветы и пели птицы, и позвал своего брата Шарр-Кана и сказал ему: "О браг мой, поистине в Дамаске нег подобного места. И мы по двинемся отсюда раньше чем через три дня, чтобы мы могли отдохнуть и войска ислама ободрились бы и укрепили мы свои души для встречи со скверными нечестивцами". И они остались в этом моею и, будучи там, вдруг услышали издали голоса. И когда Дау-аль-Макан спросил о них, ему сказали: "Это караван купцов из земель сирийских, который расположился в этом месте для отдыха. Может быть, воины повстречали их и, возможно, взяли что-нибудь из их товаров, так как эти купцы были в землях неверных".

А через некоторое время пришли купцы, крича и взывая к царю о помощи. И, увидя это, Дау-аль-Макан приказал привести их, и они предстали перед ним и сказали: "О царь, мы были в землях неверных, и они ничего не отняли у нас. Так как же наши братья мусульмане грабят паше имущество, когда мы в их землях? Увидев ваши войска, мы приблизились к ним, и они забрали паши товары. Вот мы рассказали тебе, что с нами случилось".

И потом купцы вынули письмо царя аль-Кустантынии, а Шарр-Кан взял его и прочитал и сказал купцам: "Мы возвратим вам то, что у вас взяли, но вам не следовало возить товары в страны неверных".
– "О владыка, - сказали купцы, - Аллах направил нас в их страны, чтобы нам досталось то, что не досталось ни одному завоевателю, ни даже вам в ваших походах".
– "А что же досталось вам?" - спросил Шарр-Кан. И купцы ответили: "Мы скажем об этом только наедине, так как, если это дело станет известным среди людей, может случиться, что кто-нибудь узнает об этом, и эго будет причиной нашей гибели и гибели всех мусульман, отправившихся в страны румов".

И купцы принесли сундук, в котором была проклятая Зат-ад-Давахи, и Дау-аль-Макан с браюм взяли их и уединились с ними, и купцы рассказали им о подвижнике и стали так плакать, что довели их до плача..."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Девяносто пятая ночь

Когда же настала девяносто пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Дау-альМакан и его брат Шарр-Кан уединились с ними, христиане, бывшие в обличье купцов, рассказали им о подвижнике и так плакали, что довели царей до плача. А они рассказывали так, как их научила кудесница Зат-ад-Давахи.

И сердце Шарр-Кана размягчилось, и он почувствовал жалость к подвижнику, и приверженность к Аллаху великому поднялась в нем. "Освободили вы этого отшельника иди он до сей поры в пустыни?" - спросил он купцов. И они сказали: "Нет, мы освободили его и убили начальника пустыни, так как боялись за себя, а потом мы поспешили убежать, страшась гибели. И верные люди рассказали нам, что в этом монастыре целые кантары золота, серебра и драгоценностей". А потом они принесли сундук и вынули оттуда эту проклятую, и она была точно стручок кассии, - так она почернела и исхудала, опутанная цепями и оковами.