Тысяча И Одна Ночь. Книга 2

без автора

И, у видя её, Дау-аль-Макан и присутствовавшие подумали, что это кто-нибудь из лучших богомольцев и достойнейших подвижников, особенно потому, что лоб у неё светился от жира, которым она намазалась. И Дау-альМакан и его брат горько заплакали и, поднявшись, поцеловали ей руки и стали рыдать, но она сделала им знак и сказала: "Бросьте этот плач и послушайте мои речи". И братья прекратили плач, следуя её приказанию, и она сказала: "Знайте, я доволен тем, что сделал со мной мой владыка, так как я считаю постигшее меня несчастье испытанием от него, - велик он и славен, - а кто не стоек в беде и испытаниях, нет тому достуна в езды блаженства. И я хотел бы вернуться в мою страну не от горя, из-за несчастий, которые постигли меня, а чтобы умереть под копытами копей и бойцов за веру, которые по будут живы,

а не мертвы".

И она произнесла такие стихи:

"Вот крепость-гора Синай, и битвы огонь горит, А ты - Моисей и время - время беседы. Так брось же свой посох, - он пожрёт все творенья их не бойся, верёвка их змеёю не станет. И строки врагов в бою читай, точно суры, ты, А меч - ивой на шеях их стихи вырезает".

И когда старуха окончила свои стихи, слезы полились у неё из глаз, а лоб с жиром сиял ярким светом. И ШаррКан поднялся и поцеловал её руки и принёс ей пищу, но она отказалась и сказала: "Я не разговлялся уже пятнадцать лет, как же могу я нарушить пост в этот час, когда мой владыка даровал мне освобождение из плена неверных и отвратил от меня то, что тяжелее пытки огнём? Я подожду до времени заката". Когда же настала вечерняя пора, Шарр-Кан с Дау-аль-Маканом принесли ей еду и сказали ей: "Ешь, подвижник", а она ответила: "Теперь не время есть, теперь время поклоняться владыке воздающему".

И она простояла в михрабе на молитве, пока не прошла ночь. И делала так три дня, вместе с ночами, и присаживалась она только при заключительном приветствии. И когда Дау-аль-Макан увидел, что она поступает так, хорошие мысли о ней овладели его сердцем, и он сказал Шарр-Кан: "Поставь этому богомольцу кожаный шатёр и назначь постельничего, чтобы служить ему".

А на четвёртый день она потребовала еду, и ей подали все кушанья, какие желательны душе и усладительны для глаз, но она съела из этого лишь одну лепёшку с солью и затем принялась поститься. А когда пришла ночь, она встала на молитву.

И Шарр-Кан сказал Дау-аль-Макану: ""Этот человек совсем отказался от жизни и если бы не война, я бы не покидал его и служил бы ему, поклоняясь Аллаху, пока не предстану пред ним. Я хочу войти к нему в шатёр и побеседовать с ним немного".
– "И я тоже, - сказал Дауаль-Макан, - но мы завтра отправляемся в поход на альКустантынию и не найдём времени такого, как это".
– "Я тоже хочу увидеть этого подвижника, - сказал везирь Дандан, - может быть, он помолится, чтобы я окончил жизнь в войне за веру и предстал бы пред господом. Поистине, я отказываюсь от земной жизни".

И когда спустилась ночь, они вошли в шатёр этой кудесницы авт-ад-Давахи и увидели, что она стоит и молится. И, подойдя к ней, они стали плакать, жалея её, но она не обращала на них внимания, пока не настала ночь. А тогда она закончила молитву заключительным приветствием и, обратившись к ним, поздоровалась с ними и спросила: "Зачем вы пришли?" И они сказали ей: "О богомолец, не слышал ты разве, как мы плакали около тебя?" - "Тот, кто стоит перед лицом Аллаха, не существует в бытии и не слышит ничьего голоса и никого не видит", - отвечала старуха. И они молвили! "Мы хотим, чтобы ты рассказал нам, почему ты был в плену, и молился за нас сегодня ночью, - это лучше для нас, чем владеть аль-Кустантынией". Услышав их слова, старуха воскликнула: "Клянусь Аллахом, не будь вы эмирами мусульман, я вовсе ничего не рассказал бы вам об этом, ибо я жалуюсь только Аллаху! Но вот я расскажу вам, почему я был в плену.

Знайте, что я находился в Иерусалиме кое с кем из святых и боговдохновенных людей, но я не превозносился перед ними, так как Аллах - да будет он возвеличен и прославлен!
– даровал мне смирение и воздержанность. И случилось, что я отправился ночью к морю и пошёл по воде, и гордость вошла в меня не знаю откуда, и я сказал себе: "Кто, подобно мне, идёт по воде?" И с того времени моё сердце огрубело. И Аллах наслал на меня любовь к путешествиям. И я отправился в земли румов и ходил по их странам целый год, не оставляя места, где бы я не поклонялся Аллаху. И достигнув той местности,

я поднялся на гору, где была пустынь одного монаха по имени Матруханиа. И, увидев меня, он вышел ко мне и поцеловал мне руки и ноги и сказал: "Я увидел тебя, когда ты вошёл в землю румов, и ты возбудил во мне желание посетить страны ислама". А затем он взял меня за руки и ввёл в эту пустынь и пришёл со мною в тёмную келью. И когда я вступил в неё, он поймал меня врасплох и запер меня за дверью. Он оставил меня в келье сорок дней без еды и питья и хотел уморить меня. И случилось, что в какой-то день пришёл в эту пустынь патриций по имени Дикьянус, с десятью слугами, и ещё с ним была его дочь по имени Тамасиль, красавица бесподобная. И когда они вошли в пустынь, монах Матруханна рассказал им обо мне, и патриций сказал: "Выведите его. На нем не осталось достаточно мяса, чтобы насытиться птицам". И они открыли дверь этой тёмной кельи и увидели, что я стою в михрабе и молюсь, читая Коран, славословя и умоляя Аллаха великого. И, увидав меня в этом положении, Матруханна сказал: "Поистине, это колдун из колдунов!"

И когда румы услышали эти слова, они все поднялись и вошли ко мне. И Дикьянус со своими людьми подошёл и жестоко побил меня. И тогда я пожелал смерти и стал укорять себя, говоря: "Вот воздаяние тем, кто превозносится и гордится, когда господь их пожаловал им нечто, для них непосильное! О душа, в тебя вошла гордость и заносчивость! Не знаешь ты разве, что гордость гневит господа и ожесточает сердца и ввергает человека в огонь?" А затем пеня заковали и вернули на моё место (а было оно в пологе под полом этой комнаты). И каждые три дня мне бросали ячменную лепёшку и давали глоток воды. И всякий месяц или два месяца патриций приезжал и заходил в эту пустынь. И его дочь Тамасиль выросла, - а когда я увидел её, ей было девять лет, и я провёл в плену пятнадцать лет, так что всего ей стало двадцать четыре года жизни, - и нег в наших странах или в землях румок никого лучше неё. Её отец боялся, что царь возьмёт у него дочь, так как она отдала себя мессии, но она ездила со своим отцом на коне в обличье мужей-витязей, и нет ей равной по красоте, и те, кто видел её, не знают, что она девушка.

А её отец сложил её богатства в этом монастыре, ибо каждый, у кого есть какие-нибудь ценные сокровища, складывает их в этой пустыни. И я видел там золото, серебро и драгоценные камни всякого рода и всевозможные сосуды и редкости, количество которых не исчислит никто, кроме Аллаха великого. Вы более достойны владеть ими, чем эти неверные; возьмите же то, что есть в монастыре, и раздайте это мусульманам, в особености бойцам за веру.

А когда эти купцы прибыли в аль-Кустантынию и продали свои товары, с ниии заговорило изображение на стене по милости, оказанной мне Аллахом. И они пришли в монастырь и убили монаха Матруханпу, подвергнув его сначала жесточайшей пытке, и они тащили его за бороду, пока он не указал им, где я.

И когда они взяли меня, и у них не было другого пути, кроме бегства, так как они боялись гибели. А завтра вечером Тамасиль, как обычно, приедет в пустынь, и её отец нагонит её, вместе со слугами, так как он боится за неё; и если вы хотите присутствовать при этом, возьмите меня, я пойду перед вами и передам вам богатство и казну патриция Дикьянуса, которая находится на этой горе: я видел, как нечестивые вынимали золотые и серебряные сосуды и пили из них, и видел у них девушку, которая пела им по-арабски (горе мне, если бы этот прекрасный голос раздался при чтении Корана!). Хотите, войдите в монастырь, спрячьтесь там, пока не придёт туда Дикьянус и с ним его дочь, и возьмите её, - она годится только для царя времени - Шарр-Кана или для царя Дау-аль-Макана".

Услышав её слова, все обрадовались, кроме везиря Дандана, который не поверил старухе, и слова её не вошли в его ум, но он побоялся заговорить с нею из уважения к царю. И он был смущён её словами, и на лице его виднелись признаки недоверия, а старуха Зат-ад-Давахи сказала: "Я боюсь, что приедет патриций и увидит эти войска на лугу и не осмелится войти в монастырь". И султан велел двинуть войска по направлению к аль-Кустанинии. И Дау-аль-Макан сказал: "Я хочу взять с собою сотню всадников и много мулов, и мы отправимся к той горе, чтобы нагрузить их богатствами, которые в пустыни".