Тысяча осеней Якоба де Зута
Шрифт:
— Такой спорт людям всегда по душе.
Пенгалигон проходит по покачивающемуся юту, который выглядит не как обычно: хоть Сниткер и сомневается в том, что японские сторожевые посты смогут отличить американский торговый корабль от фрегата Королевского флота с зачехленными пушечными портами, капитан ничего не принимает на веру. Лейтенант Хоувелл стоит у поручней на юте, рядом с низложенным директором Дэдзимы. Хоувелл чувствует приближение капитана, поворачивается и отдает честь.
Сниткер поворачивается и кивает, словно равный по статусу. Указывает на каменный островок, который они осторожно обходят, держась в четырехстах или пятистах ярдах:
— Ториносима.
«Ториношима, капитан», — в уме поправляет его Пенгалигон
Ответ Сниткера состоит из двух — трех предложений.
«Как отвратителен голландский язык, — думает Пенгалигон. — У человека во рту то ли кляп, то ли грязь».
— Он не слышал, сэр. Никогда не слышал о какой- либо попытке высадиться на этот остров.
— В его ответе больше слов.
— «Никто, кроме пустоголовой тупицы, не станет рисковать своим кораблем», сэр.
— Меня не так-то легко уязвить, мистер Хоувелл. В дальнейшем переводите все.
Первому лейтенанту неловко.
— Извините, капитан.
— Спросите его, Голландия или какая-нибудь другая страна заявляла право собственности на Ториношиму?
В ответе Сниткера сквозит ухмылка и звучит слово «сегун».
— Наш гость полагает, — объясняет Хоувелл, — что мы должны проконсультироваться с сегуном прежде, чем запланируем вывешивать британский флаг на этом птичьем дерьме. — Следуют новые слова, Хоувелл внимательно слушает их и уточняет вопросами. — Мистер Сниткер добавляет, что Ториношима означает «указатель к Японии», и если этот ветер сохранится, то завтра мы сможем увидеть «стену сада» — острова Гото, которые подчиняются владыке Хизена. Нагасаки находится именно в этом феоде.
— Спросите его, представители Голландской компании когда-нибудь высаживались на островах Гото?
Ответ получается длинный.
— Он говорит, сэр, что капитаны Компании никогда не провоцировали…
Трое мужчин хватаются за поручни, когда «Феб» ныряет вниз и кренится.
— …никогда не провоцировали японские власти так явно, сэр, поскольку тайные…
Каскад брызг накрывает нос корабля. Промокший матрос ругается на валлийском языке.
— …тайные христиане все еще живут там, а раз все уходы и приходы…
Один из гардемаринов с криком скатывается по трапу.
— …контролируются правительственными шпионами, даже лодка не может подойти к нам, потому что их обвинят в контрабанде и казнят со всеми членами семей.
Ториношима, о которую разбивается волна за волной, уменьшается, оставаясь за кормой по правому борту. Капитан, лейтенант и предатель погружаются в свои мысли. Буревестники и крачки парят, кричат и бросаются вниз. Бьют четвертые склянки первой вахты, и меняются матросы левого борта без лишних слов и суеты: капитан на палубе. Сменившиеся моряки спускаются вниз на два часа трюмных работ.
Узкий янтарный глаз неба открывается на южном горизонте.
— Там, сэр! — восклицает, словно подросток, Хоувелл. — Два дельфина!
Пенгалигон никого не видит, лишь тяжелые стальные волны с синеватым отливом.
— Где?
— Третий! Красивый! — указывает Хоувелл, вздыхая. — Исчезли.
— Увидимся за обедом, — говорит Пенгалигон Хоувеллу и уходит.
— A — а, обедом, — повторяет Сниткер на английском и показывает, как пьет.
«Господи, даруй мне терпение, — Пенгалигон сухо улыбается, — и кофе».
Начальник интендантской службы выходит из капитанской каюты, подписав все дневные расходы. Его монотонный голос и кладбищенский запах изо рта оставили Пенгалигона с головной болью, добавившейся к болям в ноге. «Хуже работы с интендантом может быть только одно — быть им, — говаривал его наставник, капитан Голдинг, много лет тому назад. — Каждой команде нужен объект ненависти: пусть это будет он, а не ты».
Пенгалигон выпивает густую жижу со дна кружки. «Кофе обостряет мышление, — думает он, — но жжет кишки и укрепляет моего заклятого врага». После отплытия с острова Принца Уэльского нежеланная правда явила себя во всей красе: подагра пошла во вторую атаку. Первая случилась в Бенгалии прошлым летом: к чудовищной жаре добавилась чудовищная боль. Две недели он не мог вынести даже легкого касания простыней его ноги. После первого приступа болезни еще оставалась возможность как-то отшутиться, но после второго он рисковал получить прозвище «капитан — подагрик», и Адмиралтейство тут же списало бы его на берег. «У Хоувелла могут зародиться подозрения, — думает Пенгалигон, — но он не осмелится озвучить их. Офицерские кают — компании забиты первыми лейтенантами, осиротевшими из-за преждевременного ухода их капитанов». Хуже, если Хоувелл соблазнится предложением какого-нибудь ловкача и переметнется на другой корабль, лишив Пенгалигона самого лучшего офицера, с которым он — как за каменной стеной. Его второй лейтенант, Абел Рен — со связями у него все в порядке благодаря женитьбе на строгой дочери командора Джоя, — тут же оближется от мысли о столь нежданной вакансии. «Выходит, я, — приходит к выводу Пенгалигон, — вступаю в гонку с моей подагрой. Если я захвачу голландскую медь этого года и — пожалуйста, Боже, — открою сокровищницу Нагасаки прежде, чем подагра уложит меня в постель, о моем финансовом и политическом будущем можно не тревожиться». В противном случае, Хоувелл или Рен запишут на свой счет захват меди и торговой фактории, а если операция провалится, его, Джона Пенгалигона, отправят в отставку. Ему придется уехать в сельскую глубинку юго — западной Англии, жить на пенсию — самое большее двести фунтов в год, которые будут вечно опаздывать, и завидовать всем. «В мои самые мрачные часы я говорю себе, что Госпожа Удача, похоже, восемь лет тому назад даровала мне капитанство только для того, чтобы получать удовольствие, опорожняя кишечник, присев надо мной». Во — первых, Чарли закладывает остатки семейного состояния, занимает деньги под именем младшего брата и исчезает; во — вторых, его агент, через которого Адмиралтейство выплачивало ему призовые деньги, и банкир сбежали от правосудия в Виржинию; в — третьих, Мередит, его дорогая Мередит, умерла от тифа; в — четвертых, его Тристам — энергичный, умный, почитаемый всеми, симпатичный Тристам погиб у мыса Сент — Винсент [81] , оставив отцу лишь горькую печаль и нательный крест, сохраненный корабельным хирургом. «А теперь идет подагра, — думает он, — чтобы разрушить и мою карьеру».
81
Сражение произошло 14 февраля 1797 г. у мыса Сент- Винсент в Португалии. В этой битве британский флот под командованием Джона Джервиса победил численно превосходивший его испанский флот под командованием Хосе де Кордобы.
— Нет. — Пенгалигон берет зеркало для бритья. — Мы заставим удачу повернуться к нам лицом.
Капитан выходит из каюты в тот самый момент, когда часового — его фамилия Бейнс или Пейне — сменяет другой матрос, Уокер, прозванный Шотландцем: они отдают друг другу честь. На батарейной палубе Уолдрон, старшина — артиллерист, стоит на коленях у орудия вместе с Моффом Уэсли, парнишкой из Пензанса. В полумраке и в шуме бушующего моря они не замечают прислушивающегося к ним капитана. «Давай с самого начала, Мофф, — говорит Уолдрон. — Что первое?»