Тысяча осеней Якоба де Зута
Шрифт:
Грот загораживает проход Якобу:
— Что за вторая причина?
— Хочу обсудить с ним вашу игру в карты, господин Грот. В карнифель мы сыграли тридцать шесть партий, и из них вы сдавали двенадцать раз, и из тех двенадцати выиграли десять. Невероятный результат! Баерт и Ост могут и не заметить, что карты меченые, но Туоми и Герритсзон в этом разберутся. И это старый трюк, но тогда, в игре, я не принял его в расчет. Зеркал за нами нет; нет слуги, чтоб подсказал подмигиванием… я не понимал, в чем дело.
— Такая подозрительность, — тон голоса Грот становится прохладным, — …у богобоязненного парня.
—
— Это обычай, — говорит Грот, сглотнув слюну, — что хозяину дома платят за доставленные неудобства.
— Утром мы выясним, какого мнения придерживается на этот счет господин Герритсзон. А теперь я точно должен…
— Такой приятный вечер. А если я верну вам вечерний проигрыш?
— Важна правда, господин Грот: одна лишь правда.
— Так, знач, вы платите за то, что я сделал вас богатым? Шантаж?
— А почему бы вам не рассказать побольше о тех луковицах?
Грот вздыхает, дважды.
— Ну вы и зануда, господин де 3.
Якоб наслаждается этим «комплиментом наоборот» и ждет.
— Вы знаете, — начинает повар, — конечно же, знаете о корнях женьшеня?
— Я знаю, что японские аптекари ценят женьшень.
— Один китаец в Батавии, настоящий кент, шлет мне ящик кажный год. Все хорошо. Проблема в том, что магистратура вводит налог на каждый аукционный день: мы теряли шесть гульденов из десяти, пока доктор Маринус не упомянул о местном женьшене, который растет здесь, на берегах бухты, но не ценится. Так что я…
— Значит, этот человек приносит мешок местного женьшеня…
— …и уходит, — Грот гордо распрямляет плечи, — с мешком китайского.
— Охране и досмотрщику у ворот не кажется это странным?
— Им платят, чтобы не казалось. А теперь и у меня есть вопрос к вам: как директор посмотрит на это? На это, знач, да на все остальное, разнюханное вами? Потому что Дэдзима живет этим. Покончите с приработком, и вы убьете Дэдзиму… и не увиливайте с вашим «это решать господину Ворстенбосу».
— Но это на самом деле решать господину Ворстенбосу, — Якоб открывает щеколду двери.
— Это неправильно, — Грот закрывает щеколду. — Это совсем неправильно. С одной стороны, знач, «частная торговля убивает Компанию», а потом «я никогда своих людей не брошу». Никак не может быть вместе: рыбку съесть и косточкой не подавиться.
— Занимайтесь всем честно, — говорит Якоб, — и не будет никакой дилеммы.
— Займусь всем «честно», и прибыли мне хватит лишь на картофельные очистки.
— Не я утверждаю правила Компании, господин Грот.
— Да уж, вы только всю ее грязную работу радостно делаете, так?
— Я выполняю приказы. А сейчас, если в ваши планы не входит похищение сотрудника Компании, откройте дверь.
— Кажется, легко — выполнять приказы, — говорит ему Грот, — но это не так.
Глава 9. АПАРТАМЕНТЫ КЛЕРКА ДЕ ЗУТА В ВЫСОКОМ ДОМЕ
Утро воскресенья 15 сентября 1799 г.
Якоб достает семейный Псалтырь де Зутов из-под половиц и встает на колени в углу, где молится каждый вечер. Прижавшись ноздрей к тоненькой щелочке между корешковой частью книги и переплетом, Якоб вдыхает влажный запах пасторского дома в Домбурге. Запах этот вызывает воспоминания о воскресных днях, когда прихожане, сгибаясь под холодным январским ветром, пробирались по мощеным улицам города к церкви, о пасхальных воскресеньях, когда солнце согревало бледные спины мальчиков, бесцельно слоняющихся у залива, об осенних воскресеньях, когда звонарь поднимался на церковную колокольню в пришедший из моря туман, чтобы позвонить в колокол, о воскресеньях короткого лета Зеландии, когда прибывали новые шляпы от модисток Мидделбурга, и о том Троицыном дне, когда Якоб озвучил дяде следующую мысль: если один человек может быть и пастором де Зутом из Домбурга, и моим с Герти дядей, и братом матери, то Бог, Его Сын и Святой Дух точно неделимая Троица. Наградой ему стал поцелуй в лоб: единственный за все время, бессловесный, уважительный.
«Пусть они все будут там, — молится тоскующий по дому путешественник, — когда я вернусь».
Компания лояльна голландской реформистской церкви, но не уделяет почти никакого внимания вероисповеданиям ее работников. На Дэдзиме директор Ворстенбос, его помощник ван Клиф, Иво Ост, Грот и Герритсзон заявляют о своей принадлежности к голландской реформистской вере, но при этом японцы вряд ли бы потерпели любые массовые религиозные собрания. Капитан Лейси — последователь епископальной церкви; Понк Оувеханд — лютеранин; а католицизм представлен Пиетом Баертом и Коном Туоми. Последний признался Якобу, что каждое воскресенье устраивает несвятое подобие святой мессы и ужасно боится смерти без присутствия священника. Доктор Маринус упоминает Высшего Создателя тем же тоном, каким рассуждал бы о Вольтере, Дидро, Гершеле [42] и некоторых шотландских врачах: преклоняясь, но не обожествляя.
42
Речь об Уильяме Гершеле/William Herschel (настоящее имя Фридрих Вильгельм Гершель/Friedrich Wilhelm Herschel, 1738–1822) — выдающемся английском астрономе немецкого происхождения. Прославился открытием планеты Уран, а также двух се спутников — Титании и Оберона. Также является первооткрывателем двух спутников Сатурна и инфракрасного излучения. Менее известен двадцатью четырьмя симфониями, автором которых он является.
«А какому Богу, — спрашивает себя Якоб, — поклоняется японская акушерка?»
Якоб обращается к Псалму 92, известному как «Штормовой Псалом».
«Возвышают реки, Господи, — читает он, — возвышают реки голос свой…»
Зеландец видит реку Вестерсхельдт между Флиссингеном и Брескенсом.
«…возвышают реки волны свои.
Но паче шума вод многих…»
Библейские штормы для Якоба кажутся штормами Северных морей, где тонет даже солнце.
«…сильных волн морских, силен в вышних Господь».