Тысячелетний воин Ярополк
Шрифт:
Стоило ему отойти на пару сотен метров от морга, как мимо пробежала голая девка, а потом вампир, известный маг и та девочка-оборотень, что с тролл киллером ходит. Снотти везучий. Он успел спрятаться, а потом побежал следом. Едва из виду не выпустил.
– Фак, – повторил гоблин.
Голая девка, которую он смог догнать только тогда, когда она остановилась на берегу реки, походила на ту, что в магазине. Ну, ушей нет, ростом такая же. А лицо тогда в крови было. Не разобрать, но похожа. И бледная, и неподвижная, точно, нежить. И задница похожа. Ошибки быть
Снот сделал глубокий вздох и достал свой телефон.
– Ну же, летс ап. Ответь, – прошептал он, слушая длинные гудки, и в очередной раз выругался. – Фа-а-ак.
– Не шуметь, – раздался рядом голос Сальпы, от него гоблин вздрогнул и чуть не выронил телефон.
Это чудовище всё время рядом было, а он заметил только сейчас, когда вышло из тени.
– Я нашёл, добрейшая. Если не она, то не знаю. Рили.
– Времени искать больше не есть, – ответила пожирательница. – Ошибка не столь страшна.
Снот выдохнул. Может, хоть сейчас его отпустят, но Сальпа хранила молчание. Придётся помогать дальше...
* * *
Капитан Морошкин потянулся, глядя на луну. Ночь хорошая, и он решил перед сном прогуляться на свежем воздухе. Дружина Сварога вышла в пригород, разбив лагерь, и ничем толковым не занималась. Весь день разбирали имущество, потом была чистка оружия. Ближе к вечеру ротный заставил бойцов бегать по просёлочной дороге. Потом вечерние мероприятия и отбой.
– Эй, дневальный, не спи, замёрзнешь, – бросил он старую, как мир шутку, проходя мимо постового грибка, а когда боец не ответил, подошёл поближе. – Рядовой, с тобой всё нормально?
Дружинник молчал. Лишь его глаза едва заметно мерцали оранжевым, как индикаторы. Морошкин провёл перед его лицом ладонью, а потом побежал к штабной палатке.
– Эй, там хрень какая-то.
Он нырнул в проход и замолчал с открытым ртом. Ротный, два его писаря тоже сидели, застыв истуканами, один с авторучкой в руках другой над клавиатурой. И их глаза тоже мерцали.
– Что за чёрт? – пробубнил Морошкин и попятился из палатки.
А когда повернулся, чуть не выругался покрепче, так как едва не столкнулся нос к носу с дежурным. Тот, сверкая глазами, плавно, как робот, поднял руку и приложил к губам.
– Расскажешь кому — умрёшь, – раздался сухой потусторонний шёпот, заставив капитана нервно сглотнуть.
Глава 27. Больничные страсти
Мы были в большой светлице, именуемой кабинетом, и ждали, покуда лекарь не осмотрит девушку. Её мы доставали в центр реабилитации, куда думали и меня отправить, но так и не отправили. Егор Олегович стоял возле кулера и пил воду из стаканчика. Уже в пятый раз. Я тоже хотел пить, но ленился встать с кожаного дивана, точь-в-точь такого же, какой имелся у вампира в тёмном уголке. Словно их один и тот же мастер сделал.
Кабинет был просторный. У стены стоял стол с маленьким подобием города, на котором всё жило и шевелилось, как настоящее. На стене большой телевизор, работающий сейчас без звука, и показывающий какую-то женщину. Та ходила вдоль настенной карты и водила по ней руками. «По-го-да», – прочитал я. Знать, о ветрах, жаре и холоде рассказывают. Надобное дело, но погоду можно и по Муркиной предсказывать. Та сидела на подоконнике, пребывая в человечьем обличии, но с рысьими ушами, и глядела в окно. А интересно, что ещё от кошки ей досталось? Когти драть или мышей ловить не будет?
Я ухмыльнулся и перевёл взгляд на вампира. Всеволод ходил по кабинету туды-сюды с задумчивым взглядом, заложив руки за спину. Он словно не от мира сего сейчас был.
– Как я всех колдунов ненавижу, – произнёс Соснов, поставив стакан на стол.
– Так, ты ж сам колдун? – съехидничала Гореслава, которая была рядом со мной.
Лесная дева легла поперёк небольшого диванчика, так, что ноги свисали с подлокотника, а голова лежала на моих коленях. Странный, наверное, у меня выбор женщины, но с рождёнными в этом веке и в самом деле не может быть будущего, а с Гориславой мы давно и хорошо знаем друг друга.. К тому же и я лесной зверь, и она творение глухой чащобы. Тысячу лет находили общий язык, и сейчас найдём. А если она по своей нечеловечности что дурное удумает, не страшно, сумею переубедить. Одного поля ягоды.
– Потому и ненавижу, – отозвался Егор Олегович, – все эти бездари не могут заклинания от похмелья придумать.
Он протёр лицо и взял со стола карточку размером с кредитную, на которой нарисован подорожник да большой зелёный крест, приложил вещицу ко лбу и протяжно застонал, когда карточка вспыхнула на мгновение изумрудным сиянием.
– Что сие? – спросил я.
– Это одноразовые чары от берегинь. Боль хорошо снимают. У них вообще куча таких карточек. От зубной, головной и прочей. Да и стимуляторов хватает. Наши-то не могут толково сделать.
Воевода достал небольшой кошелёк, полностью набитый разными карточками, и кинул мне. Я поймал и открыл. Там были самые разные картинки, словно кто упражнялся в том, как всё это можно разукрасить. А ещё от них пахло колдовством.
Я приложил одну к носу, словно весенний цветок. Да, я действительно чую чары, это мне не показалось. Та, что использовал Егор Олегович, пахла словно подорожником и ромашкой. Следующая золой и хлебом.
– Дай, – проговорила Гореслава и вцепилась в кошелёк.
Я недовольно зыркнул на неё, но лесная дева состроила невинную и наивную мордаху точь-в-точь как у Жданы, и пришлось со вздохом разжать пальцы. А ещё молвит, что не умеет быть человеком. Брешет. И слепому видно, что брешет. Особливо после обмолвки о том, что с телом и память усопшей заимела. Но это пусть на её совести будет, если та имеется.
– Ух ты-ы-ы, – протянула Гореслава, вытаскивая всю стопку. – А оранжевое, это что?
– Это от Сварога, – произнёс воевода, – бодрит как кофе, но выборочно, если будешь заниматься ручным трудом. А вон та красная – это от Перуна. Геймеры говорят, даёт баф к выносливости и ловкости.