Тюльпаны, колокола, ветряные мельницы

Дружинин Владимир Николаевич

Заметим, ни один фестиваль, пускай чисто языческий, не обходится без участия церковников. Заботясь о своей популярности, о сохранении своей власти в стране, они встают во главе процессии, благословляют веселье, зовут ряженых в храм — и Жилей, и Гаргантюа, и русалок.

Льеж — город железа

Если Антверпен слывет столицей фламандцев, то в Валлонии такое звание заслужил Льеж.

Черная земля, черное дымное небо, и между ними, как начинка в пироге, все вперемежку. Ветхая, вросшая в почву цитадель на высоком холме, и на крутых ее склонах — трущобы городской бедноты,

гирлянды застиранного белья, облезлые кошки, залетная песня-жалоба — итальянская либо испанская, греческая. Спокойное, серо-стальное зеркало Мааса, — в него смотрятся стеклобетонные корпуса университета, темная готическая церковь и шеренга портовых кранов.

Словно заезжий певец-гастролер среди рабочих, стоит на центральной площади нарядный оперный театр. На гостей похожи и улицы двухэтажных пригородов, их маленькие гостиницы, адвокатские и докторские особнячки — старомодные и аккуратные провинциалы. Они как будто не могут привыкнуть к шумному, черному, очень занятому Льежу.

Сто с лишним лет назад сюда прибыл Виктор Гюго, живший в Бельгии изгнанником. Зрелище, открывшееся тут, в долине Мааса, несказанно поразило его.

Сначала он заметил «два огненных зрачка, горящих и сверкающих, словно глаза притаившегося тигра. Затем… картина сделалась невыразимо великолепной. Вся долина как будто усеяна действующими кратерами. Одни выбрасывают вихри алого пара, заряженного звездами-искрами, другие дают только красноватый свет, в котором вырисовываются мрачные очертания селений. А местами пламя бушует в просветах между пристройками. Можно подумать, в страну вторглась неприятельская армия и подожгла десятка два пригородов и деревень, из которых одни только занялись огнем, а другие уже превращены в дымящиеся развалины».

У себя во Франции Гюго ничего подобного не видел. Предприятие англичанина Кокериля у Льежа удивляло тогда, в сороковых годах, весь Европейский континент. Еще бы — оно занимало пятьдесят семь гектаров, имело двадцать шесть паровых машин! Сталь, изготовлявшаяся новым — бессемеровским способом, шла тут же, в Льеже, на производство локомотивов, паровозов, пушек…

Железную руду привозили из Арденн, а уголь лежит под ногами — только бери! Уголь — главное богатство Бельгии, черный пояс, пересекающий всю страну с востока на запад, к Намюру, Шарлеруа, Монсу.

Говорят, некогда в угольных недрах находилось государство добрых и трудолюбивых гномов. Даже король — самый высокий из них — был всего полутора локтей ростом. Но силен же был — палица его весила пятьсот фунтов! Это гномы и научили людей пользоваться углем. Пожалели нищую вдову, замерзавшую в своей лачуге, принесли ей черные камни, которые загорелись в печке, как дрова.

Та вдова — продолжает легенда — была чуть ли не первой жительницей Льежа. Чудесные камни привлекли потом многих, и сам граф — владелец соседнего замка — заинтересовался подземным сокровищем. Только не понравился гордый, жестокий граф королю гномов, и ушли они неизвестно куда…

Что здесь правда? То, что уголь стал известен давно, во времена незапамятные. И плавка металла здесь — ремесло исконное. Еще в средние века, когда Брюгге славился ткачеством, Намюр — стеклом, Динан — изделиями из меди, Льеж был городом железа, вооружавшим воинов копьями, алебардами и мечами.

Уже тогда Маас давал выход товарам, нес их в плоскодонных ладьях к морю. Река быстро растворяла сажу и пот Льежа, она еще столетия оставалась рекой дворянских замков и парков, рекой живописных руин и пастбищ, не раз блиставшей на идиллических гравюрах.

Она же несчетно

окрашивалась кровью. Льеж и другие города на Маасе насчитывают один полсотни, другой почти сотню штурмов и осад. Сражались с городами сеньоры, воевали и города между собой — из-за своих цеховых монополий, из-за торговых дорог и рынков. Владыки Брабанта сталкивались на этой земле с сюзеренами бургундскими. Поили коней в Маасе завоеватели испанские, затем наполеоновские…

В нашем веке, после долгой передышки, Маас вновь стал как бы крепостным пограничным рвом, гасившим первые разрывы снарядов, посланных с запада. Впрочем, где теперь Маас? Укажите на карте, где он впадает в море, очертите его бассейн. География изменилась, часть воды Мааса вошла в канал Альберта, поворачивающий к Антверпену, а сам Маас на голландской земле словно теряется в сплетении каналов. За Роттердамом он теряет свое имя, становится «Ватервег» — водной дорогой.

Очень много дверей у Льежа, смотрящих во все стороны, в разные страны — это худо в дни войны, зато хорошо во времена мира.

Осмотр Льежа обычно начинают с цитадели. В ее казематах застоялся тюремный холод, там глохли стоны истязаемых. Под решетками мертвенных окон — штабелек кольев. К ним привязывали бельгийцев, чтобы расстрелять. «Не забывайте моих детей», — просто и трогательно написано на рельефе памятника жертвам фашизма.

С цитадели видно далеко. В ясную погоду можно различить шпили не только голландского Маастрихта, но даже германского Аахена. Внизу разбросался город, лохматый от дыма, смешавшегося с туманом. На набережных Мааса шевелятся краны — на расстоянии их движения кажутся почти человеческими.

Я пытался отыскать границы Льежа за халдами, за скоплением поездов у вокзала. Бесполезно! И здесь, в Антверпене, как во многих местах страны, не город, а сгусток большого города Бельгии. Большой Льеж, насчитывающий полмиллиона людей. Он давно охватил загородные замки, застроил виноградник, когда-то поивший льежан бургундским. Специальности промышленного района трудно перечислить: тут плавят сталь, выпускают прокат, машины, снабжают Бельгию шерстяными тканями, обувью, консервами. Скалистые утесы над Маасом, воспетые поэтами, стали нынче заводским сырьем, превращаются в цемент.

Таков Льеж — сын угля и железа.

Как же ему живется, о чем его заботы? Попытаемся понять. Спустимся по лестнице в четыреста с лишним ступеней обратно в центр Льежа, иссеченный узкими улицами, залитый потоками машин и спешащих пешеходов.

На первых страницах газет, разложенных в киоске, повторяется короткое, тревожное слово — «забастовка». Металлисты требуют повышения заработной платы. Я вспоминаю, что Льеж часто называют беспокойным городом. Видно, недаром…

Хозяева угрожают увольнением. Найдутся другие рабочие, более покладистые. Бельгийские предприятия вербуют испанцев, греков, марокканцев, они часто соглашаются на любые условия. Иностранных рабочих в Бельгии шестьсот тысяч — и большая часть в Валлонии.

А ведь работы не хватает и своим. Именно в Валлонии больше всего безработных.

«Кризис» — это слово тоже часто звучит здесь. В состоянии кризиса, разрухи — основа хозяйства южной Бельгии, добыча угля. Шахты закрываются. По дороге в Льеж я не раз видел забитые досками ворота, покосившиеся ограды, траву на подъездных путях.

Бельгийские шахты устарели. Оборудование обновлялось слабо, производительность низкая. Шахты в Западной Германии более совершенны, дают уголь более дешевый. Тамошние короли угля, естественно, побили своих бельгийских конкурентов.