Тюрьма, зачем сгубила ты меня?
Шрифт:
Щеки ее вздрогнули, из глаз брызнули слезы. Андрею хотелось плакать вместе с ней.
Марина была похожа на Олесю только глазами, но этого вполне хватало для того, чтобы можно было верить ей. Вика думала иначе. И ее не трогали девичьи слезы.
– А паспорт у тебя есть? – с подозрением разглядывая девушку, спросила она.
– Есть. Украинский.
Марина полезла в сумочку, достала оттуда корочки синего цвета с трезубцем. Вика взяла паспорт, деловито пролистала.
– Да, Кирильчук Марина Ивановна… Город Донецк… Вроде все сходится… У Олеси тоже был украинский паспорт?
Она спрашивала у Андрея, но смотрела на девушку.
– И украинский был. И российский, – рукавом вытерев слезы, сказала Марина. – Она российское гражданство получила, еще в прошлом году.
– Не было у нее российского гражданства, – покачал головой Андрей.
– Ну как же не было! Она летом домой приезжала, я паспорт своими глазами видела.
– Она не говорила…
– Может, потому не говорила, что гражданство ей помогли получить, – в раздумье сказала Марина.
– Кто помог? – подозрительно спросила Вика.
– Она говорила, что этот человек не очень хороший. Боялась она его…
– Что за человек?
– Не знаю… Может, она в письме о нем написала.
– В каком письме? – встрепенулся Андрей.
– Она письмо мне прислала. Вернее, два письма, одно в другом. Написала, что если с ней что-нибудь случиться, запечатанное письмо Андрею Сизову передать, то есть вам… Случилось, – скорбно вздохнула девушка. – И письмо я привезла…
Она снова раскрыла свою сумку, вынула оттуда конверт без обратного адреса и почтовых штемпелей.
В кабинете оперативника было жарко, как в парилке, вернее, Максиму казалось, будто он с мороза попал в натопленную баню. Но холод не отпускал его, он и здесь дрожал как от озноба.
– Холодно в карцере? – участливо спросил капитан Лыпарев.
– Зачем спрашиваете, если знаете?
– Чайку горячего?
– А можно? – возликовал Максим.
– Нужно!
Капитан собственноручно налил в кружку кипятка из электрического чайника, бросил пакетик заварки, пару кусочков сахара.
– Спасибо!
Горячий чай обжигал язык и гортань, но Максим только радовался этому. И на капитана Лыпарева смотрел как на бога, не забывая, правда, что в любой момент этот офицер снова мог обратиться в демона.
– Э-эх, Максим Игоревич, как же вы дошли до такой жизни?
– Не дошел, довели. В частности, ваш начальник.
– Майор Сизов?.. Так я не про это. Как вы додумались до того, чтобы убить его женщину?
– Я не убивал…
– Бросьте, Максим Игоревич. Вы же взрослый человек… и прекрасно знаете, что влипли по самые уши.
– И что вы предлагаете?
– Сразу видно, что вы деловой человек, Максим Викторович, на ходу подметки срываете. Да, я предлагаю вам чистосердечно признать свою вину.
– Но я не убивал… То есть я ничего не помню…
– Так и пишите: ничего не помню. Так мол и так, выпил, опьянел, что было дальше не помню… Это же в ваших интересах.
– В моих интересах оговорить себя?
– А вы сами рассудите. Вы обвиняетесь не только в убийстве, но и в изнасиловании. Поэтому я не могу отправить вас в общую камеру, где вас… э-э, подвергнут издевательствам и унижениям. Вы должны понимать, о чем я говорю.
– Понимаю, – обреченно вздохнул Максим.
– А если напишите, что ничего не помните, вас могут и простить. Мужики же все, каждый хоть раз, но надирался до беспамятства… Это во-первых. Во-вторых – это мое к вам расположение. Напишите чистосердечное признание, я вас в хорошую камеру определю. Всего три человека, вы будете четвертым. Интеллигентные соседи, телевизор, шахматы. И электрические обогреватели к системе центрального отопления… Или вы лучше в карцер вернетесь?
– Нет, нет! – Максим в панике замахал руками.
– Правильно соображаете… Пока вы в карцере, к вам не может пробиться адвокат. А так вы завтра встретитесь с ним… Скажу более, ваша супруга будет участвовать в вашей защите, на правах адвоката, а это значит, что у вас появится возможность встречаться с ней в помещении для допросов… Вы, я так полагаю, соскучились по жене?..
– Да, конечно…
– Но пока не будет чистосердечного признания, сидеть вам в карцере без передач и свиданий.
Как человек, теоретически знающий о своих правах, Максим понимал, что капитан Лыпарев вводит его в заблуждение. Не важно, в карцере он или нет, все равно доступ к адвокату должен быть открыт. Да и в карцер он заключен незаконно… Но как человек, уже прочувствовавший свою беспомощность перед тюрьмой, он уверился в том, что нет у него другого выхода, как принять предложение тюремного оперативника. И он письменно признался в том, что не исключает свою вину в убийстве гражданки Кирильчук. За что и был отправлен в камеру, о которой говорил ему капитан.
Лыпарев его не обманул: камера ему понравилась. Не меньше двадцати квадратных метров, но всего четыре койки. На полу затертый до дыр, но все же ковер, телевизор, обогреватели. И еще здесь можно было лечь спать прямо сейчас. Накрыть койку матрацем, залезть под одеяло и спать, спать. Но сначала надо было познакомиться с обитателями камеры.
– Здравствуйте! – робея, Максим поприветствовал своих новых соседей.
– И здоровей видали, – улыбнулся ему здоровяк в тельняшке.
Рубленые черты, крупное лицо, низкий покатый лоб, приплющенные уши, тяжелый подбородок. Глаза спокойные, улыбка мягкая, располагающая.
– Проходи, устраивайся, – также приветливо улыбнулся ему второй арестант.
Лет сорока, крупного телосложения. Безмятежное выражение лица, франтовские, подернутые сединой усики, белая без единого пятнышка майка.
– Будь как дома!
Третий сокамерник, невзрачный на вид, с экспрессивной энергетикой парень, был, казалось, искренне рад ему. Добродушный взгляд, широкая улыбка… Максим понял, что вознагражден за свои страдания в карцере.
– Ты, я смотрю, носом клюешь, – заметил заключенный в тельняшке.