У бабушки, у дедушки
Шрифт:
Ну, еще...
Не урони...
Неужто теленок?! — Все-таки вытащили!
Уфф,— перевел дух ветеринар.— Ну и ну... А ты молодец,— похвалил он меня,— без тебя, пожалуй бы, не спроворить.
Он... живой? — несмело полюбопытствовал я, хотя сам видел: шевелится, значит, живой, Я был весь в поту, теплые ручьи заливали глаза, рубашка прильнула к телу.
Представь себе... Хороший теленок, здоровый, крупный. Все отлично! — провозгласил ветеринар, заканчивая осмотр Красули и новорожденного.
— Можешь идти,—
Часы показывали половину третьего, когда я снова нырнул в постель, и в тот же миг уже спал. Умаялся. Спал без сновидений, но все летел куда-то. Рос, наверное.
Назавтра было воскресенье, в школу не идти, можно понежиться утром (хотя вообще-то в семье у нас не любили лежебок и не поважали позднее вставание). Вероятно, потому, что пришлось меня поднимать среди ночи, мама дала мне выспаться основательно, и день уже был в разгаре, когда я, напившись чаю, вышел во двор. Вышел и остановился в изумлении. совершенно забыл, что происходило ночью.
Посреди двора стояла Красуля, а к боку ее жалось беспомощное длинноногое существо темно-буро-красного цвета, с копытцами, с длинными ушами и по-детски наивно вытаращенными на белый свет глазами. Теленок! Покачиваясь, он сделал несколько неуверенных движений. Шатало его, как пьяного, туда, сюда, вот-вот упадет... нет, не упал... головой уперся в материнский бок, покачался ещё как бы раздумывая, что предпринять, сунул морду под брюхо матери, где отвисло тяжелое, полное молока, вымя, и принялся сосать. Да как! С чмоканьем, подталкивая лбом мать, словно требуя: давай, давай еще молока! не жалей!
Ой, какой же он был смешной да нескладный! Как смешно и славно ел, нетерпеливо подтыкая мать!
И тут я припомнил все. Так это же я помог ему появиться на свет. Если бы не я, не мы с мамой и ветеринаром, может быть, сейчас его не было бы совсем, или был, но мертвый, бездыханный. Какое это чудо, живой теленок! И это чудо совершилось при моем участии! Как хорошо! Хорошо, что меня позвала мама!
Я стоял, широко раскрыв глаза и совершенно забыв, зачем шел на двор, что собирался делать.
А теленок сосал, сосал, и, казалось, с каждым глотком у него прибавлялось сил, потому что он уже перестал покачиваться и ногами, вроде, стал тверже упираться в землю. Ах ты, милаха! Ну л аппетит у тебя. Ешь, ешь: Сколько расти надо тебе, чтобы дорасти до матери! Вон она какая большая, а ты такой маленький рядом с нею. Много придется еще пить молока!..
До этого я никогда не думал, никто не рассказывал мне, что живое существо появляется на свет в таких муках.
Зато какая же пригожая оказалась у Красули ее дочка — рослая, красивая и вся в нее!
Чудо жизни! Чудо жизни возникло в ту ночь предо мною, и я никогда не забуду его. Не забыть того удивительного чувства, которое возникло у меня от сознания, что и от меня, да,
Мне казалось, что и солнышко светило по-другому, как-то особенно щедро и ласково согревало землю. Ведь сегодня на земле одним созданием стало больше!
Много, много лет прошло с тех пор, но я не забыл ничего из той ночи и первого дня Амазонки. И не забуду. Никогда.
Телочка — а это была телочка, — получила имя,: Амазонка. Амазонками в древности называли сказочных . дев-воительниц, скакавших на лихих конях. Наша Амазонка оправдывала свое имя: она так умела прыгать и резвиться, задрав хвост и взлягисая, будто жеребенок, так поддавала мне иной раз своим крепким лбом, что я летел турманом, Но это уже другой рассказ
МЫШКА-НОРУШКА КОТОРАЯ ПРИШЛА К ЛЮДЯМ
Как-то в начале зимы мама принесла с рынка большой кулек волошских орехов. Орешки были один к одному, чистые, крупные. Мама высыпала их в объемистую глиняную латку; латку отнесла в чулан и поставила на полку. Орехи предназначались к празднику и трогать их раньше времени было строжайше запрещено.
Накануне праздника мама отправилась в чулан. Через минуту до меня донесся ее рассерженный голос:
Ах, бессовестный мальчишка! И так, кажется, ему ни в чем не отказывают, так нет — еще сам без спросу таскает!..
Я немедленно предстал перед ясными очами моей разгневанной родительницы.
Что это значит? — сурово спросила она, показывая на стоявшую на столе латку.
Что? — переспросил я, не моргнув и глазом.
Что! — еще более возмутилась мама.— Он еще спрашивает! Не притворяйся! Ты отлично знаешь, о чем я говорю...
Я заглянул в латку, и мне все стало понятно: она была пуста. Только на самом донышке сиротливо перекатывалось с полдесятка орехов. Но ко мне это не имело никакого отношения. Интересно, куда они подевались?
Да, я категорически отказывался признать себя виновным и этим только еще более рассердил маму. Гнев ее сразу возрос вдвое.
Она могла примириться с любой моей шалостью, простить любую проказу, но не ложь.
Но я в самом деле не трогал орехов! Нашлись и без меня охотники полакомиться ими... Однако мама и слушать не хотела.
За свое упорное запирательство мне пришлось отправиться в угол. Зто было самое строгое наказание, которое давалось за серьезную провинность.
— Не сознаешься? Тем хуже,.. Маму крайне раздосадовало хлое трусливое упрямство. Ну съел, так хоть скажи. С кем не бывает! А у меня чувство обиды от возведенной на меня напраслины боролось с любопытством. Я стоял и размышлял: в доме гавелся воришка — кто он?