У бабушки, у дедушки
Шрифт:
Странно, но здесь и слепни почти не трогали нас. Должно быть, они атаковали проезжих только на дороге, а здесь хозяевами были птицы. Ах как хорошо поют! И вообще как хорошо...
От костра тянуло дымком, по лесу разносился могучий храп — возчики видели сны.
Но все-таки поедем мы дальше или не поедем? Я ужасно боялся: что-нибудь случится и мы не доведем Красулю.
На небе появились облака, чуть потянул ветерок. Зашевелились возчики. Запрягли лошадей, затоптали костер. Тронулись.
Снова дорога. Пыли стало еще больше, слепни еще злее. Но я уже стал к ним привыкать. Какая дорога
Я смотрел на Красулин хвост.
Мах-мах, мах-мах... Как не надоест ей махать хвостом?
Ох и длинные пятьдесят верст! Где-то в стороне, за пригорками, в ложбинах, проплывали деревни, кукарекали горластые петухи, лаяли собаки, а мы ехали, ехали... нет, не ехали, а ползли, как черепахи: трух-трух, трух-трух...
Потянулась улица большого села, улица — дорога с канавами по бокам. Дома с палисадниками и жиденькой растительностью по ту и другую сторону, собаки... Как ополоумевшие, они выскакивали из всех подворотен и опрометью неслись к нам, а затем долго сопровождали, каждая до границ своего участка, давясь собственным лаем и норовя ухватить за ноги лошадей, Красулю. Кончит одна и, довольная собой, потрусит назад, вместо нее принимается другая... Как эстафету передают! Естественно, больше всего я опасался за Красулю: ноги покусают — как дальше пойдет?
Ну до чего злые! Да ты что лаешь, что? Проезжих не видала? Сейчас мне все собаки казались злыми, хотя это были добрейшнэ деревенские шавки, помани — замолчит и подойдет, завиляет хвостом — гладь. И лаяли они только для порядка, знай, мол, наших. Возчики на них не обращали ни малейшего внимания, лошади и Красуля — тоже. Вообще волноваться приходилось мне за всех.
Жителей попадалось мало. Время уборочное — жатва, все на работе в поле, дома только старики да малые дети. Наверное, потому и собаки расшумелись: несут службу с удвоенным старанием.
Солнце перешло на другую сторону и клонилось к горизонту. Зной начал спадать. Пустынная дорога тянулась все такой же серой лентой, казалось, ей не будет конца. Нас никто ни разу не обогнал. Изредка попадались встречные подводы. Интересно: сколько еще нам осталось? Но спросить я не решался. Снова закопошились сомнения. Доведем, ничего не случится?
На Красулином хвосте я усмотрел какое-то пятнышко. Репей. Интересно, где она подцепила его? В лесу репьи не растут.
Нет, обязательно что-нибудь случится. Не может не случиться. Такая пустынная дорога.
Не подумайте — я не трусил, я просто беспокоился.
Сейчас бы поговорить с кем-нибудь. С возчиками я стеснялся: еще засмеют, скажут — испугался городской товарищ (больше всего я не хотел показаться смешным). А Красуля топ да топ, знай себе шагает за возом и, не догадываясь о моих терзаниях, бодро помахивает хвостом. Что она — железная? Не устала? Я сидеть устал, а она хоть бы что.
Снова остановились.
Привал будем делать. Шабаш.
Разве мы сегодня не приедем?!
Вздумал! До города еще потянешь. Ночевать здесь будем .
Вот уж этого я никак не ожидал. Ночевать — в лесу?! А как разбойники? медведи? волки?
Чувствовал я, что добром все не кончится...
Но я не буду бояться, нет-нет. Я удвою бдительность.
Лошадей снова стреножили и пустили. Передние ноги
Всё?
Всё.
Тимофей опрокинул кринку вверх дном.
Ай да молодец. Ну, расти большой да умный.
Освободившись от молока, Красуля легла, но челюсти ее продолжали непрерывно двигаться — пережевывала жвачку. И хвост продолжал двигаться: слепней не стало, но зажужжали, запели тоненькими голосками комары. Съедят они нас тут за ночь-то!
Начало темнеть. Повеяло прохладой. На опушке весело заиграл живой огонек, затрещал сухой хворост — возчики кипятили воду в железном ведре, готовили ужин Пригласили опять меня в свой кружок — хорошие люди, не забывали о мальчишке; а я-то их стеснялся, глупый смешной парень...
А вкуснота-то какая! Правда, я ожегся и едва не выронил ложку, но потом быстро приспособился хлебать горячее варево и не отставал от других. В ведре плавали угольки, и пища пахла дымом, но это лишь прибавляло аппетита.
Все-таки, наверное, зря человек придумал жить в большом городе. Ничего этого он там не видит и не увидит. А жаль.
И комаров таких не увидит. Ох и крозопийцы! Только дыма и боятся. Возчики набросали в костер сырых веток, от костра повалил синий едкий дым. Я закашлялся, глаза ело, из них полились слезы, зато комары перестали виться. Лошади пришли к костру и тянулись мордами прямо в дым, тоже спасались от мошкары.
Вдруг кто-то захохотал в лесу дико и страшно, потоэг заплакал ребенок. Я вскочил. Стало жутко.
Филин. Не бойсь.
Филин. А я-то подумал... Ну и ну! Тут и взрослый испугается, если не знает. Я вперзые слышал филина.
Филин захохотал еще раз. Большая темная птнла отделилась от леса и, тяжело взмахивая крыьями, пропала в темиоте.
Может, Красулю привязать? — предложил я.
Боишься — уйдет?
Хозяин, заботится...
Ну что ж, можно и привязать, нетрудно...
Длинную веревку примотали одним концом к коровьим рогам, другим прихватили за дерево. Так «покойнее, никуда не уйдет, не внаешь ведь, что втемяшится в блажную коровью голову.
— Спи,— успокоительно заметил возчик Тимофей и шершавой рукой потрепал меня по голове.— Будь надежен...
«Будь надежен»... Как это он хорошо сказал.
Спустилась тишина. На небе высыпали звезды. Быстро угасал огонь в костре, только долго тлели угли, постепенно покрываясь волой и продолжая чадить: к ночи возчики добавили еще сырых веток. Бесшумно проносились в воздухе, растопырив перепончатые крылья, летучие мыши. Выпархивали из мрака и тут же пропадали. Возчики начали устраиваться на покой. Подстилали что-нибудь под себя, какую-нибудь лопотину, по выражению Тимофея, свернутый пиджак под голову, и тотчас засыпали спокойным уверенным сном здоровых и заслуживших отдых людей.