У бабушки, у дедушки
Шрифт:
Ну чисто пьяный мужик, шары себе налил и куражится, хоть полицию вызывай,— заметила бабушка. Она по старой памяти все еще говорила «полиция», хотя у нас уже давно была милиция. А «шары» на бабушкином языке обозначали глаза. «Шары налил» — значит напился пьяным и стал безобразничать.
В кутузку его, в кутузку! — И петуха действительно заперли одного в курятнике, как нашкодившего пьяницу.
У нас поочередно жили куры, кролики, козы и прочая домашняя живность. Кур было около десятка. Двух или трех держала бабушка, остальные находились на попечении мамы. Летом куры жили во дворе под навесом, а зимой в кухне под лавкой, где отец устроил для них сезонное
Вся штукатурка на стене около лавки-клетки была обклевана. Как объяснила мама, в пище, видимо, не хватало вещества для образования скорлупы, и куры старались сами помочь себе, расклевывая и глотая штукатурку.
Действительно, зимой скорлупа на яйцах была очень тонкая, а раз одна пеструшка снесла яйцо совсем без скорлупы, в одной тонкой полупрозрачной пленке, как в мешочке.
Тогда не было ослепительно белых леггорнов, огненно-красных родайлендов, но обыкновенные крестьянские пеструшки мне казались даже красивее. Или в детстве все кажется красивым?
Кстати, куры вовсе не такие мирные, безобидные птицы, как обычно принято думать. Как-то поздней осенью мама купила на рынке курицу-молодку. Курица предназначалась в суп, но маме стало жалко ее, и после некоторых размышлений она решила подсадить новокупку к старым курам под лавку.
Бабушка ощупала курицу и сказала, что та с яйцом и резать ее просто грех. Это спасло жизнь молодке, но ненадолго.
Сначала курица билась в клетке — искала гнездо. Снесла яйцо и успокоилась. Старые куры не очень любезно приняли новенькую, пытались затеять драку, но мама быстро навела порядок с помощью веника.
Ночью нас разбудило громкое кудахтанье. Через минуту у куриного жилья собралась вся наша семья: событие, которое там произошло, стоило прерванного сна. Во всяком случае, я больше никогда не видел ничего подобного.
Куры заклевали молодку. Да как! С какой удивительной, я бы сказал, расчетливой жестокостью и беспощадностью!
Все враз они накинулись на нее и принялись клевать. Что она могла поделать одна против десяти? Чтобы прекратить мучения бедняжки, пришлось ее немедленно прирезать. С тех пор я не считаю кур тихими, безответными существами.
Вообще-то кур считают глупыми птицами, но я бы этого тоже не сказал. Просто мы сами, мы —- люди, оглупили их
Раз осенью пеструшек запоздали пересадить со двора в кухню. Ночью ударил морозец, и петух сильно поморозил лапы. Потом, уже сидя в кухне, он долго болел, не принимал пищу, даже иногда негромко, по-птичьи, стонал от боли. Два пальца на лапах почернели и отвалились, на других облезла кожа. Петух все же выздоровел. Но он теперь плохо держался на седале (у нас говорили не «ыасест», а «седало») и летом, на прогулках, выбирал себе местечко где-нибудь пониже, на куче старого мусора или на досках, а в клетке под лавкой сидел прямо на полу.
Несмотря на увечье, петух держался молодцом. Следил за порядком в курином стаде, не подпускал никого из посторонних. Найдет червяка — зовет подружек, сам не клюет, им отдаст, а потом, по- керкивая, с важным видом прогуливается около. Смотрите — мол, вон я какой! Настоящий хозяин и мужчина!
Это был красивый петух: крупный, с большим красным гребнем и серьгами и длинными изогнутыми перьями на хвосте. Где-то я вычитал, что в Японии выращивают, специально для украшения императорского диорца, петушков с хвостами в несколько десятков метров длиной. Мне мой петух казался самым великолепным на всем белом свете. Самое главное, это был храбрый петух! Ни одна кошка не смела подкрасться к наседкам, когда он находился поблизости. Да что кошка — даже я боялся нашего петуха! Стоило подойти поближе, переступить какую-то невидимую черту, которую определял сам петух, когда кокетливо ударяя ногой о землю и слегка опустив крыло, как галантный кавалер, крутился около очередного предмета своих ухаживаний,— как, забыв про ухажерство, он немедленно бросался в атаку. Клеваться умел больно- пребольно
За это мать и бабушка уважали петуха. С таким петухом можно было не беспокоиться за судьбу кур и цыплят.
И вот случилось что-то непонятное.
С утра был петух как петух, а после полудня свихнулся. Будто подменили. Всегда оберегал кур, а тут вдруг ни за что ни про что принялся их бить. Дико закукарекал, забегал, шатаясь по двору, разогнал испуганных несушек, взлетел, ударился оземь, с трудом поднялся, проковылял с усилием несколько шагов и свалился окончательно. Затих. Лежа на боку, вытянул лапы и закрыл глаза — все уже решили, что петуха хватил удар. Но нет: очнулся, задергал лапами, затрепыхал крыльями, попробовал подняться, упал на грудку и бессильно распустил крылья по земле. Полежав с минуту, одурело ворочая по сторонам головой, неожиданно опрокинулся на спину и, задрав лапы кверху, принялся отчаянно горланить. Набезобразничав, опять умолк. Бот тут-то его и взяли и кинули в «кутузку», как выражалась моя бабушка, то есть в летнюю куриную «резиденцию» — за загородку под навесом.
Мама и бабушка терялись в догадках: что с петухом? Не то сошел с ума, не то разбил паралич!..
Набуянившись вволю, петух уснул. Уснул мертвецки, камнем пролежав посреди своего загончи-ка часа полтора-два. Потом вдруг вскочил, захлопав крыльями, взлетел на загородку, звонко-заливисто проорал «кукареку» и, как ни в чем не бывало, отправился к курам. Что, прошла дурь?!
У петуха прошла, зато началась у кур. Петух нипочем не мог совладать с ними — тихие смиренушки отказывались повиноваться. То разбегутся в разные стороны, шатает их туда-сюда, то соберутся вместе и затеют потасовку... Потеха!
Чтобы куры не покалечили себя так же, как молодку, и вообще чтоб унять разбуянившихся хохлаток, мама стала ловить их и рассаживать по разным местам. И тут наконец обнаружилась причина их шумного поведения.
Дело было перед праздником, бабушка готовила вишневую настойку. Когда настойка настоялась, ягоды — вишню — выбросила, а куры их нашли и наклевались. Ягоды-то были пьяные, проспиртованные.
А много ли птице надо? Куры и «окосели»!
Первым пострадал петух. Вероятно, наткнувшись на вишню, он решил, что эта еда не для кур, и принялся клевать сам. Потом вишни отведали хохлатки. И тоже стали дурными и глупыми. Вот какая история.
Даже птицы делаются дурными и глупыми, когда пьянеют. А что с людьми?
Не ко двору
В то лето у нас появилась еще одна собака — сеттер Бобка, по паспорту Боб. Купили его у знакомого охотника («охотник» этот. кажется, не имел даже ружья) после долгих моих упрашиваний. Мальчишке видите ли, загорелось иметь «настоящую» породистую собаку! А Бобка был чистокровный «ирландец» — рыжий, с длинной волнистой шерстью, мягкими ушами и саблевидным хвостом, который у сеттеров по-охотничьи зовется «перо».