У черты
Шрифт:
Сталкер деловито зашагал рядом.
– Стой! – Глеб схватил его за локоть. – Ты кто будешь, человече?
– Моя фамилия Нестеренко, Олег Нестеренко. Здесь меня зовут Вараном.
– Почему не ушел? Артур не предупредил?
– Мне Артур не указ, - отрезал Варан. – У меня с ним дела разовые, поконтачили и разошлись как в море корабли.
– Какие дела? – не удержался Глеб. – Может, это ты позавчера ходил за Периметр?
– Дело у нас сейчас одно – выжить. Но вам, легенда, скажу: позавчера нет, не ходил.
Глеб пропустил шпильку мимо ушей.
–
– Мне не докладывали, - усмехнулся Варан. – Так, слышал кое-что...
Ходок поперхнулся, схватился за виски. Приступ головной боли скрутил не его одного. Люди заохали и заголосили. Небо над Вешками почернело окончательно, будто гнильем покрылось, отяжелело близким ливнем. Ветер резко стих, и на площадь опустилась тишина. Природные звуки разом пропали, и жалкий человеческий гомон никак не мог заполнить липкую пустоту, какая только и бывает перед бурей.
Ахнула Леночка. Американка, бледная и очень злая, поддерживала подругу.
– Где твой план, сталкер? – спросила Инга, едва шевеля губами.
Рамзес постеснялся сказать где. Не любил ругаться при женщинах.
– Если вы о властях, то все, кто мог, смылись, - Варан массировал виски и говорил невнятно. – Если не врут, предупреждение было еще утром.
– Вам нужно срочно где-то укрыться, - Глеб взял Ингу за локоть виноватым движением.
– Свежая мысль! – съязвила американка и судорожно переглотнула.
– У нас дома подвал, - обморочно прошептала Леночка. – Давайте вернемся... Меня тошнит...
Любое убежище – западня, говорил мудрый Ворон, причем защищенность – бабка надвое гадала, а западня настоящая.
Глеб кивнул на милицейскую дверь.
– Лучше к ним. У них пулемет, а это какой-никакой шанс.
Инга не ответила. Глеб проследил за ее взглядом.
На площадь слепо вкатил рейсовый автобус из Ясенево, и толпа разделилась на две половины. Первые в ужасе шарахнулись от разбитых стекол и окровавленных бортов, вторые решили, что транспорт – это шанс. В автобус ринулись, давя друг друга. В дверях и салоне мгновенно завязалась драка, в которую втягивались, как в омут, все новые и новые люди. Только что индифферентная, толпа в животном пароксизме – они бегут, а мы?
– двинулась на потрепанный «МАН» со всех сторон.
Глеб закаменел, понимая, что случится через считанные минуты и что потом, когда самые наглые попытаются бежать навстречу волне.
Громко завизжала женщина, заплакали дети, числом небольшим, ибо детей в Вешках было много меньше домашней скотины. А детский плач будит самые глубинные инстинкты.
– Что вы делаете, люди? – заверещали голосом уже неразличимым, мужским или женским, и Рамзес кинулся в толпу.
Острый локоть скользнул по скуле, чьи-то цепкие пальцы ухватили за дробовик и едва не вырвали. Глеб с разворота ударил туда ногой; попал, не попал и в кого попал – не понял, да и не время разбираться. Он ввинчивался в толпу все глубже, и с каждым шагом, с каждым тычком понимал – не прорваться! Тогда сдернул с плеча дробовик и высадил в воздух оба выстрела; быстро перезарядил. Позади с секундной
– Охренел!.. – матерились вокруг без особого испуга.
Толпа все же схлынула, и, не дожидаясь естественного прилива, Рамзес пробежал вперед, пока не уперся стволом в решетку автобусного двигателя. Очень удачно! Сталкер отскочил вбок, чувствуя затылком животные взгляды людей, и выстрелом в упор вскрыл радиатор. Ручей красного, почти кровавого на вид антифриза брызнул на асфальт, а рядом заголосили те, кому рикошетом досталось картечи.
– Уби-и-ли! – завизжал кто-то дурным голосом, и толпа задвигалась хаотично, готовая и давить Глеба и бежать от него.
Но сталкер уже ворвался в автобус, не щадя чужих ребер и голов.
– Вон отсюда! – Глеб сам не узнал своего голоса.
И выкинул на землю тощего мужичка, который остервенело бил водителя по голове.
– Я не еду, я не еду, - повторял как заевшая пластинка избитый в кровь шофер дядя Саня. – Птицы же… я не еду…
Громкоговоритель на фонарном столбе засипел, заскрежетал и прокашлялся Скипидаровым баритоном.
– Кто стрелял?!
Глеба хватали сзади. Сталкер рывком стряхнул чужие руки, но немного опомнился.
«Охолонись, Рамзес!
– проявился на границах сознания голос разума. – Досчитай до десяти. Сколько глупостей ты уже натворил в горячке?»
Считать можно было и до десяти, и до ста. Но когда на него прыгнул вооруженный монтировкой парень, с остатками рубахи на татуированной груди, Рамзес закусил удила. Татуированный задавал тон в драке. Таких Глеб насчитал троих, кто бил смертным боем всех попавших под руку. Парень тонко завизжал, открыв в оскале серые как асфальт зубы, когда сталкер сломал ему руку. Монтировка полетела в окно, а Рамзес, перехватив обрез, как дубину, в несколько движений положил разрисованную троицу на пол.
От его вмешательства стало только хуже. Женщина, только что закрывавшаяся от бандитских кулаков, посмотрела на сталкера из-под локтя и заверещала так пронзительно, что Глеб едва не оглох. Его схватили за шею, Размес двинул назад локтем; рванулся. Комбинезон затрещал в чужих пальцах, и Глеб споткнулся. Падать нельзя, затопчут! Рамзес чудом удержался на ногах, всем весом наступив на мягкое – человек лежал в проходе, не то мертвый, не то без сознания.
Драка не утихала. На смену одним драчунам в автобус прибывали другие, а свалка, выплеснувшись наружу, обретала катастрофические масштабы.
Сквозь шум Рамзес услышал выстрел, а следом яростный вопль. Стреляли из «Тигра», а кричала, наверное, Инга, и кричала страшно. Глеб сунулся в оконный проем, увидел людей, цепляющихся пальцами за стеклянное крошево, и ногой выпихнул их обратно. Сломанный нос лучше песьих зубов, ребята! Но в окно снова лезли.
Глеб заревел в перекошенные лица:
– Назад! – готовый стрелять, и прикусил язык от удара в затылок.
Из-за дикой боли во рту Рамзес не потерял сознания, хотя били насмерть, чем-то тяжелым. Глеб уклонился от следующего удара и упал на колени, закрывая голову руками.