У Червленого яра
Шрифт:
— И этого не можешь, — выдернул рыбу Миронег. — Как тебя родня замуж собиралась отдавать? — проворчал он.
Девица не ответила, лишь, горделиво вздернув подбородок, отвернулась.
«Обиделись мы, гляди ж ты», — про себя проворчал Миронег, чувствуя укол совести.
— Ладно, коли ты златошвея, так хоть рубаху залатай, — мягче проговорил он, — видишь, прореха какая. Только вчера чистую надел и, на тебе, крутнулся да разодрал.
Миронег стянул рубаху и протянул Усладе. Девчонка нахмурила бровки, торопливо подхватила рубаху и снова
— Что опять-то не так? — возмутился Миронег.
— Прикрылся бы, муж благонравный, чай, я не жена, — фыркнула Услада, — и не баба, что сама является, — шепотом добавила она.
Миронег опустил глаза на свою загорелую грудь.
— Сейчас иглу принесу, — буркнул он, широким шагом устремляясь к землянке. — Жил себе жил в покое, нагишом ходил, когда вздумается, и трапезничал, между прочим, вовремя.
Пошарив в коробе, Миронег надел последнюю рубаху, что берег на выход в вервь. Не хотелось марать, да что ж поделать, коли тут всякие воробьишки больно стыдливые завелись. Ну, ладно, не завелись, поселились, заводятся — то блохи али вши, но все равно, суета с ней не меньше.
Уже в новой рубахе и опоясанный, Миронег вынес рукодельнице костяную иглу и моток ниток, а сам принялся разводить огонь в очаге, чтоб успел накопиться жар. При этом на край новой рубахи упала сажа. Да как тут убережешься. Миронег тяжко вздохнул, обмакнул руки в бадье, пододвинул рыбацкую корзину к колоде и, удобно усевшись, принялся потрошить улов.
Рыбешки, одна за одной, полетели в котел, вода забурлила, теперь очередь крупы, немного чеснока, да трав с купального сбора. Вдоль поляны пошел дурманящий аромат, живот снова нетерпеливо заурчал, требуя еды.
За время работы Миронег бросал украдкой взгляды на Усладу, но видел только согнутую спину. Рукодельница работала молча и не оборачиваясь, лишь раз девушка ойкнула, чуть подпрыгнув, видно укололась иглой, Миронег злорадно ухмыльнулся.
— Ну, чего там, рубаха-то моя готова? — ворчливо позвал он, снимая котел с очага.
Услада поднялась и, встряхнув мятую холстину, понесла ее хозяину. Так же молча протянула. Миронег что-то хотел пошутить, но замер на полуслове. Столетний дед Корчун, должно, лучше бы концы стачал, чем эта «златошвея» — огромные пляшущие в разные стороны швы морщили ткань и оставляли мелкие прорехи.
Миронег внимательно всмотрелся в лицо девчонке.
— Обед состряпать ты не можешь, — загнул он большой палец, — огонь развести тоже, — загнул указательный, — козу подоить не обучена, рыбу живьем в глаза не видывала, шить, ткать, прясть, видно, тоже, — пальцы на руке закончились. — Так чем же ты целыми днями занималась до того, как ко мне в лес попала, а?
Услада упорно молчала, лишь на щеках выступил румянец.
— Молчишь, ну так я сам скажу, — скрестил руки Миронег. — Ладошки у тебя чистенькие, мягенькие, отродясь никакой работы не знавали. Стало быть, имя-то по хозяйке, боярина какого, а, может, и самого князя Пронского услаждала, верно?
— Да как ты смеешь! — вдруг с неожиданной жесткостью в голосе отозвалась Услада, или Миронегу показалось, или она готова была его ударить, уж больно напряглась ее поднятая в воздух рука. — Да кто ты такой, что б так-то про меня говорить! — карие очи загорелись злостью, ноздри возмущенно раздувались, а подбородок едва заметно дрожал.
— А что я должен думать? — остался невозмутимым Миронег. — Замуж уж точно тебя не собирали. С таким-то приданым, — потряс он рубахой с кривым швом, — нешто в своем уме кто возьмет.
— А я и не собиралась замуж, — фыркнула Услада, — больно надо. Да, может, я в монастырь хотела.
— Не больно-то на молитвенницу похожа. На трутню какую, бездельную, то да.
Девчонка опасно шмыгнула носом, очи блеснули влагой. Услада, прикрывая лицо ладонью, отбежала за угол землянки, явно собираясь реветь. «Довел до слез, — почесал затылок Миронег. — И чего накинулся? Мое ли дело — умеет она там чего али нет? Ну, любили дочку батюшка с матушкой, баловали, ничего делать не дозволяли, ну бывает же и такое. А потом померли, а родне и дела до девки не было. Ежели и совратил кто из бояр, так и в том ее вины нет, не сама ж она в боярскую ложницу вошла, родные небось продали. Чего ж теперь потешаться, пожалеть надобно».
— Трапезничать пошли, уха стынет, — как можно мягче позвал он, подходя к землянке.
— Сыта я, — огрызнулись из-за угла.
— Чего обижаться-то, коли б сразу правду про себя сказала, так и придумывать ничего не пришлось бы.
За углом надрывно всхлипнули.
— Ну, будет — будет, есть пошли, — Миронег подошел к Усладе и потянул за рукав.
Она вытерла мокрые щеки и послушно побрела за Миронегом к поваленному бревну. Вдвоем они сели рядком, пристроив у ног котел, и по очереди стали в него нырять ложками, осторожно выпячивая губы, чтобы остудить варево.
— Чего ж не похвалишь? — прищурился Миронег.
— Добрая уха, лучше, чем у княжьей стряпухи, — охотно согласилась Услада, смущенно улыбаясь.
Чудна девка, то бойкая, чуть в драку не лезет, а то вдруг краснеет на пустом месте. Спросить бы еще раз, кто ж она такая, да нешто правды от нее добьешься, упрямая, что кобылица дурная.
— Боялась я, что прогонишь, коли узнаешь, что совсем ничего делать не умею, вот и сказалась златошвеей, — словно прочла его мысли девчонка, — думала, все равно не распознаешь.
Миронег хмыкнул.
— А тетка Неонила братцу все время на меня жаловалась, мол, ничего путного ни соткать, ни вышить не может, старания нету, руки не так приделаны, — Услада грустно посмотрела на свои раскрытые ладони. — бранились, бранились, братец им сказал — отстаньте, они и отстали.
— А-а, так братец избаловал, — выхватил нужное Микула.
Услада ничего не ответила, лишь едва заметно вздохнула.
— И чего ж ты целыми днями делала, ну, когда от тебя отстали? — осторожно спросил Миронег.