У истоков Броукри
Шрифт:
– Ничего.
– Дор…
Эрих делает шаг ко мне, но я отскакиваю в сторону, как от огня. Гляжу на парня и не вижу в нем больше друга. Он такой же, как и остальные. Он делает мне больно.
– Не прикасайся ко мне.
Я ухожу, обхватив себя ледяными пальцами за талию.
ГЛАВА 7.
Мы с Лиз идем молча. Она отослала водителя и сказала, что пройдется со мной. Мне кажется, она чувствует, что я на взводе и не хочет оставлять меня одну. Правильно делает. Мне необходимо отвлечься. Или хотя бы высказаться.
– Ты как? – подруга подхватывает меня под локоть. – Лицо бледнее блузки. Что она тебе наговорила?
– Это был странный разговор.
–
– Да, нет. Не в том смысле. – Выдыхаю и поправляю свободной рукой волосы. – Она знает об операции, Лиз.
– Что? – подруга тормозит. Ее карие глаза пронзают меня недоверием, которое эхом отдается по всему моему телу. Я прекрасно понимаю, как это звучит. Более того, я знаю, у меня и мыслей подобных не должно быть в голове, потому что узнай люди правду – отца бы уже давно сняли с должности. От Лиз скрывать правду было трудно. Шрам, горящий у меня на груди, не так-то просто спрятать. Но как узнала Обервилль? Дело в том, что наше райское гнездышко – совсем не Ноев Ковчег. Да, у людей много денег, что обеспечивает им практически вечную жизнь. Но сам Верхний Эдем – обыкновенная часть города, где не так уж и много места. Люди должны рождаться и умирать, а когда у тебя миллиарды на банковском счете – болезни превращаются в легкую встряску. Недуг. Проблему. Иными словами здесь нет больных, все могут позволить себе дорогостоящее лечение. В Нижнем же Эдеме денег нет, и потому у них каждую минуту гибнут люди. Правда, есть один пункт в Конституции, который исполняют обе стороны: забирать органы у своих – кощунство. У чужих – смешение крови, что попахивает расизмом. То есть пересадка – запрещена, как здесь, так и за стеной. Правда, у меня не было выбора, мне нужно было новое сердце. Как ни странно меня спасли. Родители рисковали всем, и я цепляюсь за эти воспоминания, как за нечто хорошее. Я могла умереть, а они не позволили этому случиться. Так значит, они меня любили? Верно? Я была им нужна? – Как Вилли узнала? Ох, это странно, Дор.
– Это опасно. Отца могут уволить.
– Ты должна рассказать ему.
– Но вдруг я ошибаюсь?
– А ты не ошибайся. Нужно проверить Обервилль. Она слишком часто придирается к тебе. Тут что-то нечисто.
– Хочешь поиграть в детективов?
– Я уверена, что мне пойдет строгий костюм и собранные в хвост волосы. Пусть это и скучно, зато со вкусом. – Лиз, смеясь, толкает меня в бок. – Да и вообще, у меня никогда не было проблем с интуицией. Я всегда оказываюсь права. Например, насчет того парня.
– Какого парня?
– Сынка палача. Ты как его увидела – сразу в лице изменилась.
– Не выдумывай я…, - устало потираю ладонями лицо, а затем выдыхаю, - ох, да, так и есть, черт подери. Я не могу нормально учиться, когда он рядом. А он повсюду, ах, Лиз, он просто вокруг меня. На каждом повороте. За каждым столом. Куда бы я ни посмотрела, я везде его вижу.
– А ты не обращай внимания.
– Я пытаюсь. Но это сложно. Он, как глоток свежего воздуха. И в то же время, он не дает мне дышать. Это странно?
– Очень. – Подруга недоуменно вскидывает брови. – Давай ты просто перестанешь о нем думать, договорились? Он явно тебе не подходит, пусть ему и идут черные футболки. Хотя, я уверена, кроме них – у него ничего и нет.
– Причем тут его одежда?
– Притом, что у тебя гардеробная такого же размера, как и весь его дом. Вы разные, и тебе хорошо бы понять это. Тогда и дышать станет проще.
Я киваю. Лиз права. Надо просто переключиться на что-то другое. Но затем я вдруг думаю: а что, если смысл жизни как раз в том, чтобы едва дышать? Чтобы теряться или ощущать себя беззащитным? Я ведь просто хочу что-то чувствовать, что-то настоящее. И не злость, не ненависть. Я устала бояться брата, обижаться на родителей. Я хочу иного.
– Ты опять о нем думаешь.
– Что? Нет.
– Ты лжешь, черт, Дор,
– Он защищался.
– И зачем, интересно, когда у него есть такой адвокат, - ворчит подруга.
– Я не защищаю его. Эрих, наверняка, такой же, как остальные. Поверь, я знаю, что в нем нет ничего хорошего. Я знаю.
– Тогда выкинь его из головы.
– Из головы? Запросто. – Но из сердца – куда сложнее. Перевожу взгляд на подругу, а она закатывает глаза. Видимо, ей не по себе оттого, что я привязалась к отрепью. Узнай об этом родители, и меня бы выставили из дома. Узнай об этом Мэлот, и меня бы просто в ту же секунду не стало. – Не волнуйся, Лиз. Я взрослая девочка.
– Ты глупая девочка, Дор.
– Чего ты заводишься? Ничего ведь не случилось.
– Ты, правда, так думаешь?
Она смотрит на меня так, как умеет – серьезно, пронизывающе, и я поджимаю губы, ощутив себя насквозь прозрачной. Кто для меня Эрих, и почему он делает мне больно? Я, наверняка, смогу ответить на второй вопрос, найдя ответ к первому. Боль причиняют нам те, кто дороги. Выходит, подруга права, и кое-что все-таки успело случиться.
– Пообещай, что больше не заговоришь с ним, - тихо просит Лиз и останавливается у ворот моего дома. Она сжимает пальцами мои плечи и растерянно дергает уголками губ. Покусывает их. – Ты остановись, пока не поздно, подруга. Впереди опасная дорога.
– Мне не нужны неприятности.
– Надеюсь. У тебя их и так хватает.
Мы прощаемся, и я бегу домой, громко стуча каблуками по кирпичной дорожке. Не думаю, что Лиз во всем права. Ну, кто такой Эрих? Грубиян и дикарь. Бесчувственный, да еще и опасный. Неужели такой вообще может нравиться? Каким тоном он говорил, а как смотрел на меня. Эрих Ривера – чужак. Он – лишний на нашей стороне, как и все те, кто с ним сюда прибыл. Однако…
Я захлопываю за собой дверь, опираюсь об нее спиной и крепко зажмуриваюсь. Как бы сильно меня не обижало его поведение, я все равно коплю в себе мимолетные взгляды, слова и поступки. Как он пошатнулся ко мне, как вытянул руки. Неужели уже и чудовища могут чувствовать? Неужели они способны волноваться, или же это мое воображение? Ох, лучше бы воображение. Я перебираю пальцами спутавшиеся волосы и задумчиво смотрю вверх, на куполообразный потолок. Сквозь стеклянные окна просачивается блеклый свет, и мой дом кажется молчаливым храмом. Возможно, мы дали обед молчания и потому не произносим ни звука. Тихо я поднимаюсь по лестнице, пробегая пальцами по деревянным поручням, и думаю: когда же эти стены рухнут от человеческого и пронзительного вопля? В такой тишине жить страшнее, чем в крике, и кто-нибудь – да сорвется. Вопрос времени.
– Мисс Адора!
Я замираю на полпути к комнате и оборачиваюсь. Ко мне плетется Мария, вытирая о грязный фартук руки. У нее полноватое лицо, на котором сейчас играет искренняя печаль и волнение.
– Мисс!
– Что-то не так?
– О, ни за что бы я не подошла к вам, никогда – Христа слово – но нет у меня ни сил больше, ни надежды. Я сыта по горло молитвами, мисс. Я не могу так больше.
– Что произошло? – я заботливо кладу ладонь на плечо женщины и замечаю, как тут же губы ее подрагивают. Мне становится не по себе. – Ты хочешь уйти пораньше? Мэлот или мама сказали тебе что-то обидное?
– Да Бог с ними, мисс. В другом дело.
– В чем же?
Служанка тащит меня куда-то вглубь коридора и порывисто опускает руки. Они то и дело трясутся, будто Мария чего-то жутко боится.
– Говори же, не пугай меня.
– Это касается моего родного брата, мисс. Он живет за стеной.
– С ним что-то произошло?
– Да, давно уже. Он болеет, мисс. Очень сильно, но…, - женщина стыдливо опускает взгляд вниз и ругается на испанском, до крови сжав пальцы. – Это нелепо. Я не должна об это рассказывать.