У истоков Броукри
Шрифт:
Молчу. Эрих неловко переминается с ноги на ногу, глядя на меня, но я смотрю лишь на слепую женщину. Она пожимает тонкие губы, превращая их в едва розоватую полоску. Ее жилистые ладони перебирают ткань юбки нервными движениями. Она переживает? Хочет что-то скрыть? Скорее всего, так и есть. Тяжело выдыхаю и говорю:
– Я должна узнать о том, что произошло тринадцать лет назад. Это важно для меня.
– Почему? – Женщина приподнимает острый подбородок. По ее глазам я бы могла сказать хоть что-то, увидеть в них сомнение или страх, но, к сожалению, заглянуть в них невозможно. Хельга молчаливо ожидает моего ответа,
– Хельга, – делаю шаг вперед. Женщина переводит на меня невидящий взгляд. – Вы знакомы с семьей де Веро? Знаете Эдварда и Сьюзен?
Уголки ее тонких губ дергаются. Она не может скрыть этой эмоции. Она нервничает, потому что что-то скрывает. Теперь я точно знаю. Но как добиться от нее признания?
– Вы не пишете статью, - Хельга говорит с уверенностью, не спрашивает. – Уходите.
– Расскажите мне, умоляю, - я подхожу к ней ближе, несмотря на протесты Эриха за спиной. – Прошу вас, это крайне важно. От этой информации зависит жизнь человека.
Конечно, я не уверена в этом, но такая ложь может повлиять на нее. Возможно, мне удастся вызвать в ней сочувствие, пробудить совесть. Хельга устало вздыхает, и в этом вздохе годы печали и горя. Если бы ее глаза могли плакать, она бы заплакала. Я чувствую, как невыносимо ей, слышу, как часто она дышит. Тонкая бледная рука женщины касается крошечной золотой цепочки на шее, нежно поглаживая ее. Я приглядываюсь и вижу на серебряном медальоне надпись - «Катарина». Меня передергивает. О, Господи. Катарина!
Едва сдерживаюсь от восклицания, когда Хельга заговаривает:
– Сьюзен – моя родная сестра. Клайв, мой супруг, ненавидел своего отца и никогда не оставил бы его фамилию, потому и взял мою. Так я осталась Хельгой Штольц, а она, безупречная Сью, стала Сьюзен де Веро, женой магната Верхнего Эдема.
Мои легкие отказываются работать. Я стою на месте, будто приросла к нему, не в состоянии сдвинуться хоть на шаг. Мозг протестует против этой информации. Хельга моя тетя? О, Боже мой. Быть не может!
– Вы жили раньше за стеной, - говорю я ровным голосом, и сама удивляюсь – как это я так смогла? – Вы были одной из них. Но вас подставили. Хельга, почему вас заперли в больнице Нижнего Эдема?
Женщина грациозно пожимает покатыми плечами, и я вижу в этом движении свою мать. Точь-в-точь.
– Потому что я видела слишком многое, - шепчет она, и, кажется, от печали ее голос сереет, тускнеет, теряет былую силу.
– Мои глаза видели, как Крис и Демми схватили под руки мою дочь и поволокли вон из дома. Да. И это было последнее, что я видела в своей жизни. Дальше – пустота и тьма. Моя родная сестра закрыла меня здесь, Саманта. А мои собственные друзья отняли у меня и дочь, и мужа. Я ослепла, но задолго до пожара. Я не видела, что пригрела на своей груди клубок змей.
– Но как Сьюзен могла так с вами поступить? Вы ведь сестры… - мой голос дрожит, и краем глаза я вижу, как Эрих пытается
Он убивает ее изнутри.
– Ее дочь болела, - поясняет она, и для меня все стает на свои места, - а…, а моя была здорова. И она отняла мою Катарину. – Не помню, как дышать. Закрываю пальцами рот и не могу не заплакать. Горькая правда лучше сладкой лжи? Нет, не лучше.
Правда умеет убивать.
Хельга судорожно дышит, хватаясь за сердце, за медальон на груди. Мне становится так плохо, что я не могу смотреть на нее. Бедная Хельга, у которой отняли самое дорогое, просидела долгие годы взаперти за то, чего не совершала. Ее собственная сестра разбила ей сердце, забрала душу.
– Прошу вас, уходите, - тихо шепчет Хельга, задыхаясь от рыданий, хотя слез не видно.
– Убирайтесь. Я больше не хочу говорить об этом.
– Я…, я не хотела обидеть вас, простите.
– Просто уйдите! – она повышает голос, но он срывается, и женщина, обхватив себя руками, принимается покачиваться из стороны в сторону, завывая, словно раненый зверь. По моим щекам, не прекращая, бегут слезы. Я лихо вырываюсь из палаты под ее вой. Он сливается с криком о помощи больных. Все в эту секунду смешивается и сваливается на мои плечи, будто целая вселенная. Едва не спотыкаюсь о собственные ноги, когда несусь к выходу. Дышу так громко, что легким становится больно, но я не обращаю внимания.
Бегу, не оглядываясь.
– Боже, - пальцами хватаюсь за губы. Мне трудно держать себя в руках. Меня так и манит ледяной кафель, затем грязный асфальт. Я хочу упасть и не двигаться, сделать вид, что ничего не слышала, что ничего не поняла.
Но это невозможно.
Демми или Демитрий Бофорт – шериф Верхнего Эдема – украл Катарину Штольц, поджог поместье, а Крис или Кристофер Обервилль – доктор – вырезал ее сердце, а затем пересадил мне. Бофорт замолчал, иногда откровенничая под крепкий виски, а Обервилля пришлось заставить замолчать, и мой отец отправил его в клинику для умалишенных. Все сходится. Абсолютно все! Клайв Штольц умер при пожаре, а его жену изгнали, уверенные в том, что никто не кинется ее спасать, ведь единственный родственник, который смог бы помочь женщине, сам же там ее и запер!
Голова кружится. Мне нечем дышать.
Я несусь по улице, ничего не видя перед глазами.
Но почему Катарина? Почему именно она? Гены? Лучший донор? Почему у Сьюзен де Веро не хватило силы и смелости остановить это? Почему она позволила отцу загубить жизнь ее родной сестры! Как она могла? Как она живет с этим?
Я не понимаю, как оказываюсь на площади Броукри, а затем на том самом утесе, где всегда могу побыть одна; где никогда никого нет.
А как мама смотрит на меня? О да, теперь я понимаю, как ей трудно каждый день встречаться со мной в коридорах дома. Как ей тягостно со мной разговаривать. Возможно, она не хотела, чтобы так случилось. Может, она просто не сумела противостоять Эдварду де Веро. Она угодила в ловушку беззаботной жизни. Была так счастлива, что не заметила монстра, пригретого под крылом.