У каждого свой путь.Тетралогия
Шрифт:
Женщина отрицательно покачала головой:
— Я ничего не помню. Хотя… — Она подошла вплотную к Ивану Николаевичу и принялась разглядывать его. Отец не отводил глаз от дочери, но не произнес ни слова. Марина сказала: — Маленькая девочка с белыми бантами. Старая яблоня и румяное яблоко в гуще листвы. Рядом вы, только моложе. Я помню это, но кто вы, я не помню…
Иван Николаевич неожиданно взял ее за руку и что-то вложил в ладонь. Степанова разжала пальцы: на ладони лежала старая гильза от ружья, а на ней нацарапано детской рукой — “зайцу будет крышка, в лес пошла Маришка”. Маринка с минуту разглядывала эту надпись. Продолжая держать сына на руках, отошла к окну, зажав гильзу в руке. Долго стояла отвернувшись от всех. Потом повернулась и сказала:
— Что-то смутно вспоминаю. Оскаленная волчья пасть на снегу, а дальше ничего не получается… — Посмотрела на доктора: — Почему я не могу вспомнить? Ведь Сашу я вспомнила. Это пройдет?
Осип Аврамович потер по привычке руки:
— Надеюсь, что да. Самое главное, не отталкивайте родителей от себя, хоть вы и не помните их. Возможно то, что они начнут вам рассказывать всколыхнет память.
Сашка на ее руках все это время сидел молча. Разглядывал напряженное лицо матери, а потом обнял ее за шею и сказал:
— Мам, даже если ты никого не помнишь, я тебя все равно люблю. И бабушку с дедушкой тоже люблю.
Молодая женщина заплакала, прижав к себе тельце сына еще крепче. В дверь заглянула медсестра и врач вышел из палаты. Снаружи вскоре раздались оживленные голоса. Затем мужской голос гаркнул:
— А я вам говорю, что пройду к ней!..
Дверь распахнулась и в палату ворвался Олег Татарников. На его плечах висели медсестра и врач. Китель сполз почти до половины, открывая взору полосатую тельняшку. Не обратив никакого внимания на генерала, он стряхнул медиков у двери и кинулся к ней:
— Маринка! Любимая! Да что этот чертов врач тут глупости городит, будто ты память потеряла? У тебя же только руки забинтованы… — Схватил Степанову в объятия и закружил вокруг кровати вместе с Сашкой: — Наконец-то я тебя вижу! Этот так называемый друг даже не сообщил тогда, что к тебе ездил! Вот сволочь! Я только что узнал! В отместку лифты угнал, они пешком поднимаются…
Женщина растерянно рассмеялась, глядя на оживленное лицо сверху вниз и спросила:
— Ты кто?
От такого вопроса Татарников резко остановился. Поставил ее на пол и заглядывая в глаза, ошеломленно спросил:
— Ты меня не узнаешь?!? Записку помнишь “Я всегда буду ждать тебя”? Это же я писал!
Перед глазами нестерпимо сверкнуло. Череп словно острой иглой пронзило. Вздыбился пол, чернея на глазах. Она начала заваливаться, роняя ребенка. Майор успел подхватить обоих. На помощь подоспели генерал и Иван Николаевич. Генерал забрал перепуганного Сашку и отдал его плачущей Елене Николаевне. Татарников, с помощью Ушакова, подхватил Марину на руки и осторожно уложил на кровать. Женщина словно бы спала. Лицо побледнело так, что видна была синенькая жилка на правом виске. Олег встал рядом, держа Степанову за руку. Врач начал торопливо выталкивать всех из палаты. Собирался нажать на кнопку вызова медсестер, но женщина открыла глаза, повернула голову и четко сказала:
— Олег! Записка вшита в мой брючный ремень…
Она смотрела осмысленно и явно знала, с кем говорит. Он бросился к ней:
— Маринка! Я же говорил, что ты в порядке! И все временно, а полковник не верил!
Она заметила родителей, застывших у двери и прошептала:
— Мама, папа, Сашенька… Как вы здесь оказались?
Елена Константиновна и Иван Николаевич подошли к кровати. В дверь заглянули запоздавшие Юрий Лозовой и полковник Горчаков:
— Что тут происходит? Мы крики с лестницы услышали. Майор Татарников угнал оба лифта наверх, вот и поднимались пешком, чтоб не ждать.
Марина с помощью врача и медсестры села на кровати. Потерла виски:
— Голова болит…
Доктор с надеждой спросил:
— Вы вспомнили?
Она кивнула. Доктор задал вопрос, указав на Лозового:
— Кто это? Его имя здесь никто не называл.
— Друг моего мужа, Юрий Лозовой.
Врач поглядел на Горчакова и тот кивнул, подтверждая слова женщины. Врач и медсестра вышли из палаты, решив дать военным поговорить с пациенткой. К тому же их ждали другие больные. Марина смотрела на генерала:
— Значит, вы все рассказали моим…
Бредин вздохнул:
— Выхода не было, Марина. Ты вот-вот могла в госпитале боевые действия начать по поискам сына. С твоими способностями это могло привести к жертвам.
Степанова повернулась к родителям и виновато потупилась:
— Мам, пап, простите меня! Не хотела я вам говорить…
Елена Константиновна молчала, прижав к себе внука и глядя дочери в лицо. Иван Николаевич спросил:
— Надеюсь, теперь ты навоевалась?
Дочь склонила голову, раздумывая над вопросом. Отрицательно покачала головой:
— Нет. Слишком много наших ребят все еще у них… Я нужна в Афганистане. Я поисковик и меня тренировали для этого.
В палате установилась мертвая тишина. Люди стояли не шелохнувшись. Отец тихо спросил:
— Если убьют? Как же сын?
— Вы молодые у меня. Сашку воспитаете. Он вам меня заменит.
Слова прозвучали спокойно и обыденно. Словно речь шла не о игре со смертью, а о прогулке по парку. Маленький Сашка переводил взгляд с лица на лицо. Он не понимал о чем говорят взрослые, но чувствовал их тревогу. Беспокойство коснулось и его маленького сердечка, но он не заплакал, продолжая молча смотреть на мать и остальных. Татарников подошел вплотную и встряхнул Марину за плечи:
— Ты уже немало сделала! Почему ты рвешься на эту ненужную тебе войну?
Степанова поглядела майору в глаза и сняла его руки со своих плеч. Вздохнула:
— У каждого свой путь. Я эту войну пройду до конца. Я хочу доказать себе, что Саша погиб не зря. В последний год я в этом разуверилась… — Маринка опустила голову на мгновение. Резко подняла лицо и с вызовом сказала генералу: — Да, Евгений Владиславович, в последнее время мне все больше кажется, что война затеяна зря и Афган не нужен! Но я останусь, хотя бы ради того, чтоб кому-то помочь! Чтобы чьи-то родители обняли свое дитя.