У каждого свой путь.Тетралогия
Шрифт:
— Это он его?..
— Нет, но и его вина есть… Косвенная…
Алексей Гаврилович без сил свалился на стул и схватившись за голову, заплакал:
— Лучше бы убили, подлеца, чем такой позор принимать! Предатель… В нашем роду не было такого выродка! Марина, доченька, да как мне теперь в глаза-то людям смотреть?
Саша отпустил руку матери и решительно направился к мужчине. Обнял за шею, поцеловал в колючую щеку и сказал:
— Не плачь, дядя Леша! Я тебе свою новую машинку подарю.
Горев притиснул ребенка к себе и зарыдал в голос, уткнувшись в детское плечико:
— Родненький ты мой… Да как нам жить-то теперь с таким пятном?
Степанова тихо сказала:
— Об этом никто не узнает. Пропал и пропал. Тете Марусе можете тоже не говорить, пусть лучше меня винит…
Мужчина изумленно посмотрел на нее сквозь слезы. Встал, поставив ребенка на пол, стер слезы ладонью и твердо сказал:
— Ну, нет! Этому не бывать! И жене скажу, и младшему сыну скажу! Тебя винить? Да Боже нас упаси! Ты Кольке добро сделала, а он…
Алексей Гаврилович снова заплакал, отвернувшись в сторону. Женщина попросила:
— Не говорите людям в деревне, пусть все думают, что Николай пропал. Вам здесь жить. Мы пошли, меня родители ждут, я ведь дома не была…
Повернулась к двери и услышала:
— Спасибо, Марина. В который раз выручаешь…
Своим родителям она не сказала правды о Николае:
— Я не нашла его следов. Может, в Пакистан угнали? Если это так, то не скоро сведения появятся. Ведь он рядовой, а не офицер. Так и дяде Леше сказала…
Большие глаза сына вопросительно уставились на нее, но ребенок ничего не сказал. Своим детским умом Саша понял, что говорить то, что он слышал, не следует и решил не выдавать тайны.
Вечером Марина решила покататься на лодке. Вечер был теплым и тихим, несмотря на начало октября. Саша увязался с ней и она не возражала, так как соскучилась по сыну. Всю дорогу он рассказывал ей о своих приключениях, о походах с дедом в лес и на рыбалку. Спрашивал о войне и она кое-что рассказывала о собственных “приключениях”. И вдруг Саша спросил:
— Мама, почему у меня папы нет?
Перед глазами женщины промелькнули лица Саши и Кости. Она побледнела, слишком рано сын начал задавать такие вопросы. Осторожно спросила:
— А что тебе бабушка с дедушкой говорят?
— Что папа погиб в Афганистане.
Степанова тяжело вздохнула:
— Твой папа действительно погиб. Тебе хочется иметь папу?
Саша задумался и какое-то время шел, внимательно глядя под ноги. Этих минут Марине хватило, чтобы прийти в себя. Подобного вопроса она не ожидала и несколько растерялась. Он поднял лицо и задумчиво сказал:
— Да не очень! Просто я никогда его не видел, а хотел бы увидеть.
Маринка решилась:
— Дедушка с бабушкой не показывали фотографии, где мы с папой жених и невеста?
Он удивленно покрутил головой из стороны в сторону:
— Нет…
Вернувшись, она достала альбом со своими свадебными фотографиями, спрятанный глубоко под одеждой в комоде. Посадила сына на колени и открыла первую страницу. Долго глядела на лицо мужа, мысленно спрашивая, а имеет ли она право поступать так, как собирается. Саша сидел тихо, когда она прошептала:
— Вот твой отец…
— Как его звали?
— Как и тебя…
Когда ребенок заснул, мать с укоризной сказала ей:
— Зачем ты солгала ему?
— Он хотел знать отца, теперь у него есть память о нем. Пусть мой муж станет ему отцом. Не разубеждай его, мама…
Уже поздно ночью, когда Марина спала, уткнувшись лицом в кудряшки сына, в окно осторожно постучали. Она спала чутко и мгновенно открыла глаза. Укутала Сашу одеялом и подошла к стеклу. Ночь была, хоть глаз выколи. Пригляделась: за окном стоял Витек Горев. Махнул рукой:
— Выйди!
Женщина поняла, что разговор будет не из легких и оделась потеплее. Стараясь не шуметь вышла в горницу. Проснувшийся отец спросил шепотом:
— Ты куда, Марин?
— Витек Горев прибежал, поговорить хочет…
— Другого времени он не нашел! Ночь на дворе.
— Да, ладно, пап, я не долго…
Приятель стоял, прислонясь спиной к бревенчатой стене дома и нервно курил. В ночи ярко выделялся огонек его сигареты. Вокруг стояла мертвая тишина. Сквозь плывущие тяжелые тучи временами выглядывали редкие звезды. Ни ветерка, ни шороха, лишь с другой стороны деревни донеслось гавканье собаки. Да где-то истошным голосом проорала кошка.
Марина молча подошла и обняла приятеля, чмокнула в щеку:
— Привет, Витек!
Он аж вздрогнул от ее прикосновения. Запоздало попытался обнять и ответить, но сразу понял эту запоздалость. Опустил руки:
— Здравствуй, Марин. Извини, что поздно. Днем стыдно было идти. Отец показал мне записку Кольки. И мамке тоже. У той с сердцем плохо стало. Ты ведь знаешь, как она в Бога верит! А тут Колька от него отрекся и Аллах какой-то объявился! Мамка чуть с ума не сошла! Я пошел, а она и сейчас не спит. Вздыхает, ворочается. Да и батька лишь притворяется спящим…
— Я не хотела, Вить. Но я должна была сказать правду хотя бы твоему отцу. Я просила его не говорить больше никому…
— Знаю. Ты не права. Мы тоже должны знать, что он сволочь. Он предал все — меня, родителей, тебя, Родину, веру. Он стреляет по своим! Он забыл, что я мог бы не вернуться и служит тем, кто меня убить пытался. Маринка, может хоть ты мне ответишь, почему? Ты ведь видела больше, чем я…
Она вздохнула:
— Вить, ты ведь и сам знаешь ответ — кто-то спасает шкуру, кто-то ради денег. А Колька, я не знаю… Твоим родителям я не сказала, но тебе скажу — он успешно выполнил два задания, а потом сам, добровольно, перешел к моджахедам. Мало того, он сдал того парня, которого должен был спасти…