У каждого свой путь.Тетралогия
Шрифт:
Полковник усмехнулся и пробормотал по-чеченски:
— Да уж не сложнее вашего…
Поиски по просьбе мнимой Фатимы начали с района Октябрьское. Степанову с сопровождающими пропускали всюду, только интересовались у чеченцев, кто она и откуда. То, что перед ними иностранка, бросалось в глаза сразу. Марина старательно кланялась всем, протягивала фотографию и старательно объясняла, что она хочет. В большинстве случаев ее не понимали. Уманов переводил с грехом пополам, но в конце концов привык и уже сам говорил за женщину. С каждым отрицательным результатом она становилась все печальнее и время от времени смахивала слезы с глаз. Оба чеченца увидев такое, связались с полковником Хачилаевым:
— Мы только Октябрьское проехали, а она уже плачет. Похоже настоящая сестра этого Рафата Харуди.
Аслан вздохнул и разрешил:
— Провезите ее по всем районам. Может, кто слышал об этом парне? Спрашивайте сами. Я навел справки: шейх Дамир помогает настоящим мусульманам в борьбе против неверных. У него действительно есть не женатый сын. Если с женщиной что случится, я с вас с живых кожу сдеру! Спроси ее, может она хочет где-то отдохнуть, а мы в это время сами ее брата разыщем?
Уманов ответил:
— Да я уже спрашивал. Плачет и говорит, что сама хочет его найти и обнять первой! Иначе, что же она за сестра, если отдыхать будет, а кто-то за нее станет брата искать.
— Ох уж эти обычаи! Ладно, везите куда захочет! Но чтобы ни-ни! С уважением относиться!
Трое суток Марина старательно “искала” брата, попутно отмечая в памяти замаскированные огневые точки — чеченцы готовились к войне основательно. В самом Грозном и вокруг него находилось множество вооруженных людей. Причем вооруженных основательно, буквально “до зубов”: у них были и минометы, и БТРы, и танки и даже артиллерия с ПВО. Много раз она слышала разговоры чеченцев о том, что Грозный они не сдадут ни при каких обстоятельствах и будут стоять насмерть.
Дзакоев и Уманов относились к ней с почтением и выказывали всяческое уважение: отгоняли любопытных, приносили горячую пищу и тут же выходили из комнаты, давая ей возможность поесть спокойно. Словно два верных пса, по очереди дежурили у дверей, когда она спала. Уманов временами пытался расспрашивать о ее семье, но так как знал он арабский плохо, дело не заладилось. Марина делала вид, что не понимает его, а он по-настоящему не понимал ее. И часто ругал сам себя:
— Ведь говорили мне — учи арабский, пригодится! Нет, не послушал, а теперь и поговорил бы, да не могу!
В Старой Сунже она увидела одного из разведчиков Бредина. Парень, вместе с несколькими другими русскими, таскал камни для бруствера у пулеметного гнезда. На его лице виднелись синяки и кровоподтеки, да и охранники, наблюдавшие за пленниками, при любом промахе били прикладами и кулаками. Такое произошло при Маринке. Она вскрикнула от ужаса и закрылась рукавами. Уманов аж подскочил! Арабка могла пожаловаться, что ее специально напугали. Дзакоев без разговоров подлетел к охране и одним ударом сбил “обидчика” с ног. Рявкнув при этом:
— Ты что, ослеп? Не видишь, что здесь женщина, да еще арабка? Да она шейху своему пожалуется, что напугали, от нас пыль останется!
Оба бросились успокаивать трясущуюся словно в лихорадке, мнимую Фатиму:
— Ханум, мы не хотели вас напугать! Это кяфира ударили, стоит ли переживать?
Степанова дрожащим от деланного испуга голосом сказала:
— У моего отца есть рабы неверные, но он их не бьет, если они трудятся. Когда раб здоров, он принесет больше пользы. С этим даже шейх Дамир не спорит и мой будущий муж относится к рабам не так уж плохо. Он наказывает их, но за провинности. Чем провинился этот несчастный?
Уманов не все понял из ее пространной речи, но упоминание шейха Дамира заставило его похолодеть. Он яростно обернулся к охраннику, стиравшему кровь с разбитых губ:
— Полковник Хачилаев сам с тебя кожу снимет, если эта баба пожалуется шейху! Пока она тут бродит, никого из русских и пальцем не трогать, пусть работают и все…
Перед посещением района Катаяма, Степанова демонстративно долго молилась перед портретом мнимого брата. Собрала вещи и вновь села в “Жигули” Хачилаева. Вздохнув, произнесла:
— Если и сегодня не найду нашего дорогого Рафата, вернусь домой. Видно, никогда у меня не будет семьи…
Уманов часть слов понял, о другой части догадался по интонации и сочувственно спросил:
— Почему вы так говорите, уважаемая ханум?
— Пока брат не найден, у нас в семье траур, а какая может быть свадьба при этом?
Охранник обернулся к напарнику:
— Этот Рафат тоже хорош! Из-за него сестра замуж выйти не может. Трудно написать, что ли?
Дзакоев посмотрел на слезинки текущие из опущенных к земле глаз арабки и пропадающие под чадрой. Ответил тихо:
— Если сегодня и в Катаяме никаких следов не отыщем, надо будет по радио со всеми лагерями связаться. Может он и не пишет из-за того, что на учебу попал! А бабе надо помочь. Смотри, как уливается слезами. Только бы полковник разрешил…
Они побывали во всех подразделениях, расположенных в районе Катаямы. Платье снизу намокло и потяжелело. К тому же сеял мелкий противный дождь. Чеченцы еще сутки назад раздобыли для нее ярко-зеленый зонт. Но он больше помогал от холодного ветра, нежели от дождя. Не смотря на застегнутое и перетянутое по талии поясом теплое пальто, на улице было холодно. Марина повязала сверху на чадру теплый платок с кисточками по углам. Шла и часто повторяла, прижимая к груди уже изрядно помятую карточку:
— Дорогой брат, где же мне тебя искать теперь?
Слезы лились из ее глаз не переставая. Она незаметно оглядывалась по сторонам в наиболее пустынных местах, но никакого движения нигде не было. Чадра потемнела от влаги еще больше. Кто-то из чеченцев в последнем встреченном отряде, подумав, посоветовал Дзакоеву:
— Возле завода на окраине вчера расположился небольшой отряд из какого-то лагеря. Кто-то говорил, что там есть несколько арабов. Сходите туда, тут недалеко.
— Мы на машине…