У конца времен
Шрифт:
– Староват я уже становлюсь для этих игр.
– Пустяки, - говорит Йцукенг, - просто ты перебрал сегодня дозу "Особого игристого", и оттого почти не проявлял активности. А ведь это всегда губительно - отдавать инициативу. Мне удалось навязать тебе свой темп, это уже почти победа.
Тим шевелит пальцами в воздухе, и только что сыгранная партия прокручивается перед ними в ускоренном темпе.
– Ты не простил ему ни одной ошибки, - с уважением говорит стратег, - ни одной... здесь, здесь... и тут... а вот сейчас - твое построение несовершенно. Чрезмерный баланс в сторону атаки - если бы тебе пришлось защищаться...
– Ну?
– прищуривается Йцукенг, - может, партеечку?
Тим смеется и движением ладони гасит доску.
– Сегодня меня больше влечет вино...
Вино влечет всех, и через час храпящего Рольда уносят жена и более-менее твердо стоящий на ногах Э, уходит Олдж, оставив надежду увидеть партию между Тимом и отцом. Йцукенг и стратег лежат в шезлонгах, глядя в небо, и неторопливо разговаривают.
– Давно охотился последний раз?
– спрашивает Тим.
Йцукенг задумывается.
– Года три назад или около того. Бродил почти неделю в перелесках, устал как собака...
– Видел?
– понизив голос, интересуется стратег.
– Следы... следы видел. Даже не стрелял ни разу.
Тим хлопает его по плечу.
– Молодец. Выходит, у тебя все в порядке. Здоровье есть, когда его не замечаешь... скачешь все небось по утрам?
– Не без этого.
Тим кивает и неожиданно говорит:
– А я вот своего зверя видел. Не далее как месяц назад. В лес лезть не хотелось, но он повадился выть по ночам, и с каждым днем все ближе к дому. Жена на меня так смотрела... я взял плазменный винтарь и пошел. Наткнулся почти сразу... Две обоймы разрядил, несколько раз зацепил точно. Еще бы немного, и...
– ладони Тима сжимаются в кулаки.
– Шутишь, друг. Шщзхъ нельзя окончательно убить, это знают все... хоть полегчало?
– Немного.
– Рано ты стал с Шщзхъ в упор пересекаться, - хмуро говорит Йцукенг, - тебе ведь едва-едва сорок. Наследственность плохая...
– А что же, мне дома сидеть, как Вапит?
– взвивается Тим, слушать, как оно грызет дверь, пробует на зуб рамы? Так Шщзхъ же и в дом заберется, такое бывало. Совсем позорный конец. Нет, уж лучше в открытом бою...
Йцукенг морщится.
– Ну хоть ты глупостей не говори... мастер-стратег кислых щей. Не существует таких понятий - "открытый бой", "закрытый бой". Нет трусости. Ты нападаешь, если рассчитываешь на успех, принимаешь бой, когда тебе это выгодно, и уклоняешься от схватки, если не уверен в ее исходе или ситуация очевидно неблагоприятна.
Тим молчит, и тогда Йцукенг продолжает:
– Мой отец ходил каждый год охотится, в мой день рождения. Последние года три он возвращался с ранами на теле и пустым патронташем хотел дожить до появления внука, покачать его на руках... а потом, в мой двадцать седьмой день, ушел в лес без винтовки. Просто обнял меня и Олджа, тот едва ходить начал, и ушел. Не сказал даже ничего, просто помахал рукой и пошел, не оглядываясь. А Шщзхъ не выло... совсем не выло в ту ночь. И правильно делало, я до утра по лесу носился, сжигал каждую разлапистую корягу... ничего не видел от слез.
Несколько минут царит тишина. Потом Йцукенг проводит ладонью по лицу и спрашивает:
– Твой-то как?
Тим улыбается, несколько болезненно.
– Пока молодцом. Какую штуку учудил: сидит по ночам на балконе и оттуда палит в каждую тень. Не сдается дед...
– Хорошо придумано, - усмехается Йцукенг, - вот только невысоко у вас балкон в старой вилле... мы лазили, помнишь?
– Да, - говорит Тим и вновь мрачнеет. Потом так же, как Йцукенг, проводит ладонью по лицу, и резко дергает головой, словно стряхивая что-то с волос, - к черту! Негативное мышление, потеря оптимального взаимодействия. Отставить. Ваш брат оператор себе такого не позволяет, и правильно. Взять хотя бы того же Цыча - железный парень. Кстати, как тебе этот людоедский вождь?
– Сву?
– отзывается Йцукенг, - человек как человек. А оператор очень хороший... очень талантливый...
– Лучше тебя?
– Все настолько серьезно?
– немного помолчав, спрашивает Йцукенг.
– Более чем. Пока у них нет большинства в совете... но их территории расширяются быстрее, чем наши. Есть ряд принципиальных разногласий...
– Именно?
– Они хотят изменить Великую Хартию. Их тактические операторы иногда позволяют себе не исполнять или исполнять ненадлежащим образом приказы уполномоченных стратегов. Мы вынуждены отвечать тем же. Напряжение растет...
– Не хотелось бы, - медленно произносит Йцукенг, - не хотелось бы...
– О чем ты говоришь... все понимают, к чему идет дело, но сделать ничего не в силах. Это как рок, как наваждение... большие проблемы всегда возникают не по той или иной конкретной причине, а как бы из ничего, из десятков мелочей. Как бы - просто момент имеет такую структуру.
– У него есть дети? У Цыча?
– вдруг спрашивает Йцукенг.
– Дочери, две. Пятнадцать и девять лет. А почему тебя это интересует? Никто никогда не слышал о женщине - стратегическом операторе...
Йцукенг потягивается в шезлонге.
– Времена меняются, кепаса Тим.
Йцукенг смотрит в окно, вслед исчезающей в ночном небе точке флаера, когда раздается стук в дверь.
– Входи, - говорит он, продолжая смотреть в окно. Он смотрит до тех пор, пока флаер не исчезает окончательно в сутолоке небесного великолепия. Потом Йцукенг поворачивается и видит, что Олдж уже сидит на стуле, лицом к нему, а на столе разложена давнишняя металлическая доска. Сын мрачен и встречает взгляд Йцукенга, не отводя глаз.
Стул со стороны окна остался свободным, и Йцукенг садится. Потирает лоб, собираясь с мыслями.
– Как прошел день, Олли?
– Нормально. Я никуда не поехал.
– А что так?
У Олджа дергается левая щека.
– Издеваешься, пап? Во флаере три места, два из них заняты Длорпом и его подружкой. Я не мог поехать без Амить, и она, само собой, не поехала без меня. А наш флаер стоял себе в ангаре!
Йцукенг чуть улыбнулся, заметив подрагивающие крылья носа и играющие желваки на лице сына.