У королев не бывает ног
Шрифт:
Капитан д'Оберэ набрал воздуху, чтобы ответить на свой солдатский манер, но не произнес ничего, а только испытующе заглянул в темные, широко расставленные глаза Петра.
— Синьор слишком возомнил о себе, и это нравится девушкам, даже самым знатным. Хорошо, посмотрим, в какой степени высокое самомнение синьора соответствует действительности. Я собственноручно заряжу ружье, чтобы синьор не мог отговориться тем, что не все было comme il faut [77] .
Из деревянной коробочки — вынув ее из подсумка новобранца, который тем временем поднялся с земли и встал на свои трясущиеся ножки, — капитан засунул в дуло пулю, плотно забил ее пыжом, который загнал внутрь шомполом, а из воловьего рога насыпал на полку мелкого пороху.
77
Как следует (фр.).
Пока он проделывал эту сложную процедуру, которая,
Мушкет, который капитан передал Петру, по всем правилам подготовленный для выстрела, с зажженным фитилем, был тяжел, как небольшая пушка — по крайней мере, раза в два тяжелее любимой Петром пищали Броккардо, но Петр сказал себе, что если ему во время его показательного выступления суждено произвести надлежащий эффект, достойный Петра Куканя из Кукани, он не должен пользоваться подставкой; отойдя от мишени на пять шагов дальше несчастного новобранца, он оставил вилку-подставку на прежнем месте, воткнутой в землю.
— Эй, мсье де Кукан, — разгневался капитан. — А кто же станет подносить вам la fourche? Наши мушкетеры подставку носят сами.
— А мне никакая подставка не нужна, — возразил Петр.
— Но у нас подставкой пользуются обязательно, это записано в регламенте.
— Я ведь пока не ваш подчиненный, не вхожу в состав вашего гарнизона и буду стрелять, как я хочу и как привык, — сказал Петр.
Широко расставив ноги, чтобы капитан не смог сделать ему замечание, будто он стоит comme un esturgeon malade, как хворый осетр, Петр, поднимая мушкет, вдруг подумал — внезапная, безумная, но прельстительная, исполненная мощной силы и убедительности мысль осенила его, словно порожденная самой Судьбою, и, теперь явившись, мысль эта еще сильнее вынуждала его не сдаваться, не запугивать себя ее невозможностью и нашептывала на ухо: «He бойся, ты все одолеешь! Это единственная возможность поставить на место всех — от капитана до последнего рядового».
И Петр, вручив себя защите и мольбам своих усопших отца и матушки, равно как и незабвенного графа Одорико Гамбарини, а также бородатого швейцара из Таранто, с которым он всегда поддерживал добрые отношения, собрал все свои силы, поднял мушкет на вытянутой руке, так, как поднимают пистолет, быстро прицелился и, спуская курок, сделал выпад вперед, словно намеревался после выстрела еще проткнуть мишень ружьем, как будто деревянной пикой. Тем самым он сбалансировал сильную отдачу, из-за чего только что хлопнулся наземь новобранец, и так минуту стоял, оглушенный выстрелом, ничего не воспринимая и с трудом переводя дух, поглупев от волнения и чрезмерного перенапряжения; только постепенно он осознал, что водопад, оглушивший его, — это вовсе не водопад, но крик и возгласы: «браво», и «слава», и «Ewiva, ewiva!», и просто «аааа», и что капитан д'Оберэ шлепает его своей могучей капитанской лапой-ластой по спине, а зеваки не только орут, но еще и приплясывают, и подбрасывают фуражки и кивера, и что точно посредине мишени — дыра, куда можно просунуть кулак, и еще минуту назад ее не было, и все эти подробности, соединяясь, вылились в одну-единственную мысль, что он, Петр Кукань из Кукани, еще раз победил и отличился как волшебный schioppetti, хотя ружье, из которого он стрелял, в отличие от превосходной пищали Броккардо, не было заколдовано его отцом, короче говоря, он поставил на место всех присутствующих. Потом капитан привел Петра в свою холостяцкую квартирку, помещавшуюся на третьем этаже казарменного здания, чтобы вместе отметить его успех, и ради этого откупорил бутылку настоящего французского fine, которое велел присылать сюда из родных мест, поскольку итальянскую бурду, как он выражался, пить не возможно.
— Ну вы и мастак, синьор Кукан, неудивительно, что наша petite princesse [78] из-за вас потеряла всякий разум, — сказал он, когда они чокнулись и опрокинули в глотку стопочку крепкого обжигающего зелья, которое Петр пил впервые в жизни.
— Именно о нашей petite princesse и пойдет речь, — подхватил Петр. — Вы, разумеется, догадываетесь, капитан, что я пожаловал на ваш плац вовсе не затем, чтобы выставиться перед вами или похвалиться своим уменьем перед вашими людьми.
78
Юная принцесса (фр).
— Предположим, — согласился капитан. — Но вы это сделали, и прекрасно, что сделали. На мой взгляд, в сложившейся ситуации ничего лучше нельзя было и придумать.
— Но мне важно знать только одно: скажите, куда вы отвезли принцессу Изотту? — спросил Петр.
— Если это вас так интересует, пожалуйста, — отозвался капитан. — Я проводил их до Феррары, до дома архиепископа Феррарского.
Петр вскочил на ноги.
— Благодарю, этого довольно. Я отправляюсь.
— Далеко ли? — подивился капитан.
— В Феррару, parbleui [79] ! — воскликнул Петр.
— А что потом? Вы решили похитить принцессу?
— Наверное ничего, другого мне не остается, — сказал Петр.
— По мне — так похищайте, пожалуйста, — махнул рукой капитан. — Только в Ферраре ее уже нет. Когда я собирался в обратный путь, герцогиня с дочерью тоже покидали Феррару под охраной людей архиепископа.
— Куда же они отправились? — сказал Петр.
— Вы будете смеяться, но мне это неизвестно. Parole d'honneur [80] , я даже понятия не имею. И если говорить начистоту, то ни капельки не удивительно, что они все устроили так, как устроили, они же прекрасно знают Пьера Кукан де Кукана, тут на пальцах можно высчитать, что, ежели бы синьору де Кукану стало известно, где принцесса скрывается, то он проделает именно то, о чем сейчас, минуту назад, объявил, что собирается проделать.
79
Черт возьми! (фр.)
80
Слово чести (фр.).
Петр снова сел.
— Sacres mille tonneres de nom de Dieu de nom de merde [81] ! — вдруг рявкнул он, грохнув кулаком по столу.
Капитан просиял, обнажив в улыбке все свои тридцать два великолепных зуба.
— Синьор бранится по-французски, как перевозчик коров с острова Лувьер, и за это мы должны выпить!
Они выпили, и капитан продолжал:
— Ну, хотя того, что вам хотелось узнать, вы не узнали, но, я бы сказал, ваш визит в казармы не был так уж напрасен. Sacrebouiffre, Пьер, идите к нам, в армию. Ведь не станете же вы плести мне всякий вздор, будто человеку нашего масштаба по душе драить дворцовый паркет, плясать сальтареллу и поджидать, не воротится ли принцесса, меж тем как все насмехаются над вашими титулами. Над arbiter rhetoricae или j'sais pas de quoi [82] . Неужели вы понятия не имеете, кто вы такой? Вы — символ, Пьер, прославленный даже за пределами Страмбы, а какой вам от этого прок? Плюньте вы на это шутовство, идите к нам, где вы нужны, к нам, в армию. Я назначу вас своим адъютантом и положу пятьдесят скудо жалованья в месяц. Ваше положение при дворе — вы наверняка и сами чувствуете это — весьма неопределенно, а так у вас появится надежная опора в армии — вам, по-видимому, не нужно растолковывать и объяснять, что это значит, да и для нас будет удачей приобрести столь популярную личность, какой являетесь вы. Герцог безусловно согласится со мною, поскольку он понимает, что армия — главная, а может — и единственная опора, на нее стоит положиться, и все, что идет на пользу нам, полезно и ему. Выпьем за это.
81
Грубые французские ругательства.
82
Бог весть чем (фр.).
Они выпили.
— Прежде чем я отвечу «да» или «нет», капитан, — сказал Петр, — объясните мне, отчего вы, начальник гарнизона, сами лично до изнеможения муштровали этого беднягу, там, на плацу, ведь он небось мушкет держал впервые в жизни? Разве для этого занятия у вас нет специального помощника?
Капитан насупился и некоторое время разглаживал усы, а потом ответил:
— Как всегда, sacre Pierre [83] , вы попали в самую точку. Этот бедняга, как вы выразились, не вполне обычный бедняга, а сын синьора Антонио Дзанкетти, одного из богатейших граждан Страмбы, и посадил мне его на шею с рекомендательным письмом ваш copain [84] граф Гамбарини, собственноручно; с тех пор как вы помогли ему выпутаться из страшной передряги, он набирает силу, а вы пропадаете в безвестности. Я не люблю его, он мне не по душе. Вы доверяете ему, мсье де Кукан? Мне не нравится, что он шлет сюда этаких малышей, вроде молодого Дзанкетти. Таких липовых кадетов, как он, у нас несколько, но только я один умею с ними обращаться, остальные перед ними стелются, а это разваливает дисциплину и вызывает недовольство. А вот вы с ними тоже справитесь, Пьер, поэтому вы мне очень нужны, — я вверю их вашей специальной опеке и дам все полномочия — гонять их и муштровать, чтобы они как следует прочувствовали, чем пахнет солдатское ремесло.
83
Несчастный Петр (фр.).
84
Приятель (фр.).