У красавиц нет души
Шрифт:
Душа тем временем отошла от обрыва и медленно побрела прочь.
Мальчик-ангел подумал несколько секунд и полетел за ней. Он вдруг почувствовал острую потребность исцелить эту душу и вернуть её к свету. Мальчик-ангел понял вдруг, что он вполне способен сделать это.
Он уселся на правое плечо души и долгое время неотступно следовал за ней. Каждый раз, когда мальчик-ангел видел вокруг что-нибудь прекрасное, он привлекал к этому внимание души. Каждый раз, когда мальчик-ангел видел, что кому-то нужна помощь, он также легонько обращал взгляд души в сторону нуждающегося. Вместе с душой они смотрели на звёзды и на пёстрые цветы. Вместе
Мальчик-ангел был очень счастлив! Ведь оказалось, он может изменить мир и сделать его чуточку лучше! Он полетел по свету. Когда он видел другие души с тёмными пятнами, он садился им на правое плечо и был с ними до тех пор, пока они не исцелялись.
Бывает, человек злится на весь мир. Ему хочется сделать больно другому. Но вдруг он начинает замечать прекрасное. Помогает кому-то, а кто-то помогает ему. И становится легче. Это мальчик-ангел делает своё дело. Он сидит на правом плече и возвращает души к свету»
Оля легонько вздыхает.
– Вот почему ты была грустная…
– Почему?
– Потому что ты написала такую грустную сказку.
Вдыхаю аромат волос. Самое вкусное место – у её нежного виска.
– А я думаю, сказка совсем не грустная. Ангел делал очень хорошее дело.
–Но мальчик всё равно умер. А это грустно – говорит Оля и прикрывает глаза.
А я думаю о том, что иногда смерть приносит облегчение.
Вечером мы за столом: он, она и я. Стол цельное дерево, мраморная плитка, сегодня на ужин лосось.
– Мам, а давай мы книжку напечатаем со сказками твоими? – Олино лицо озарено вдруг идеей – И ты будешь писателем!
– Не хватало на моей шее ещё писателя, – смеётся он.
– А я уверена, что мама будет крутым писателем, – Оля утверждает. – Ты просто никогда её не слушал!
Он хмыкает, недоверчиво, и утыкается в лосося.
– Лен, в следующий раз держи в духовке поменьше, он не сочный, – он всегда знает, как всё сделать лучше. Лучше, чем сделала я.
Я напоминаю себе – ненавидеть надо только себя. Он не виноват. К тому же, я никто, поэтому он может делать все эти замечания. Я никто, он оплачивает даже больничные анализы моей матери. Если ты стала никем, ты должна точно знать, какой сочности лосось предпочитает твой муж. Ты должна стараться угодить. Может, если бы я любила его, хоть немного, я не ненавидела бы нас обоих так сильно.
***
Иногда так хочется обдолбаться и забыться, хоть на время. Где сейчас берут наркотики? В своё время, мне они доставались просто так. Слышала, где-то в скрытом интернете много рекламы наркотиков, а ещё детской порнографии. Зная, что в мире есть последнее, становится жутко. От этого словосочетания ярость и холод по спине. Я без колебаний убила бы того, кто прикоснулся бы к моему ребёнку хоть пальцем, хоть одной только мыслью. Вспоминаю маму. Наверное, она тоже тогда хотела убить. От воспоминаний становится жалко себя, но это не оправдание, совсем нет. Я презираю себя. Чёрная безысходность накатывает каждую ночь, я почти не сплю. Днём мне часто хочется ударить Виктора. А иногда даже Олю. Ударить по-настоящему, просто за то, что мне так больно. В чём их
Сейчас мне тридцать шесть. Я никто, мой муж изменяет мне с молодой девушкой и в этом не виноват никто, кроме меня.
Иногда внутри разрывает странное чувство – как будто мне нужно сейчас же сорваться с места и бежать. Бежать далеко, чтобы мелькали в боковом зрении дома, дороги, деревья, поля. Бежать и бежать, как будто где-то, куда я прибегу, меня ЧТО-ТО ждёт. Что-то, что избавит, поможет, спасёт. Я снова и снова перебираю свою жизнь в поиске той точки, с которой всё покатилось вниз. Маленькая я была совсем другой. Верила в справедливость, в то, что все люди вокруг – хорошие. У меня были такие яркие мечты…Я не врала и не предавала. Почему я стала, по порядку – шлюхой, дрянью, грязной лгуньей, бесполезным придатком к нелюбимому мужику?
***
Вот, конец восьмидесятых. В квартире на Путевом проезде, ныне район Бибирево, маленькая я рассматриваю узоры на красных обоях родительской спальни. Внутри этих узоров живёт что-то новое, каждый раз.
Мне тоже, как и Оле, нравится, когда мама читает вслух. Книжка про Царевну-лебедь, на обложке она в кокошнике и длинных бусах. Как-то мы с мамой долго нанизываем на нитку рябину, протыкая иголкой горькие ягоды. Так у меня появляются бусы, как у Царевны-лебедь. Маленькая я закрываю глаза и представляю, что они из настоящего жемчуга, такие, как на обложке.
Кажется, на свете существует лишь наша квартира, мама, папа и ничего больше. Наш маленький мир. Столик под «хохлому» в детской (уголок отколот), стенка с секретером в «большой комнате», в прихожей стены обклеены чем-то розоватым со странным названием – пеноплен. По пеноплену, работая когтями, забирается иногда под потолок наш кот Кузя, пытаясь скрыться от моего настойчивого детского внимания. Летом, когда открываешь окно, со двора слышен детский гвалт. Внизу, прямо у подъезда, растёт клён. Когда осень, мы с папой собираем кленовые листья, а дома я обвожу их карандашом и раскрашиваю в некленовые цвета.
Я обожаю родителей. Мама приятно пахнет мылом, земляничным – которое хочется откусить из-за названия, а папа зелёным одеколоном, просто с полочки в ванной. Маму я слушаюсь больше. Главной она будет для меня ещё долго. Уже потом, намного позже, наши отношения превратятся в сложные, колючие, истеричные. А пока мы читаем и рисуем, и на маме же я люблю спать ночью. Мне надо обязательно залезть сверху и положить щеку ей на грудь. В тридцать шесть я всё ещё помню мамину шёлковую голубую ночную сорочку, хоть она и удивляется, как я могу помнить такое.
Папа не главный, но зато смешной, добрый. Если мамы нет дома, он разрешает есть конфеты до тех пор, пока они вдруг не начнут вызывать отвращение. А еще папа встаёт иногда на четвереньки, со мной на спине, и громко кричит:
«Иго-го»
Это весело.
Каждый день папа идёт на работу, носит усы, очки, а меж чёрных волос на его голове намечается озеро лысины. Все мужчины, имеющие усы, очки и лысину, кажутся мне красивыми. Спустя несколько лет я буду плакать, когда убьют ведущего «Поле Чудес» Владислава Листьева – он был так похож на папу.