У кромки моря узкий лепесток
Шрифт:
Подготавливая пару к таинству брака путем строгих предупреждений и мудрых советов, он деликатно обошел стороной прошлое невесты, но она не отказала себе в удовольствии сообщить священнику, что Матиас все знает и что они вместе понесут груз ее тайны всю оставшуюся жизнь. Перед тем как отправиться в Парагвай, Офелия захотела пойти на кладбище, где был похоронен ее сын, и Матиас пошел вместе с ней. Они поправили белый крест, возложили на могилку цветы и помолились.
— Однажды, когда у нас будет собственное место на Католическом кладбище, мы перенесем туда прах малыша, чтобы он был с нами, как и должно быть, — пообещал Матиас.
Они провели неделю медового месяца в Буэнос-Айресе и потом по суше отправились в Асунсьон. Этих дней для Офелии оказалось достаточно, чтобы убедиться: выйти замуж за Матиаса — одно из лучших решений в жизни. «Я буду любить его, как он того заслуживает,
Часть третья
ВОЗВРАЩЕНИЕ К КОРНЯМ
IX
1948–1970
У всех людей
есть право
на землю и на жизнь
и право есть свой хлеб…
Пабло Неруда, «Ода хлебу», из книги «Оды о главном»
Летом 1948 года семья Далмау положила начало традиции, продолжавшейся последующие десять лет. Росер с Марселем провели февраль в арендованном домике на берегу моря, а Виктор остался работать в городе и приезжал к ним в конце недели, как это делало большинство чилийских мужчин его круга, которые хвастались тем, что не могут позволить себе отпуск, поскольку незаменимы на работе. В этом желании мужчин, находившихся вдали от своих семей, наслаждаться летней свободой, словно они на несколько месяцев снова стали холостяками, Росер видела еще одно проявление креольского мачизма[27]. Если бы Виктор отсутствовал в больнице целый месяц, это выглядело бы странно, но сам он говорил, что основная причина, по которой он не хочет оставаться в домике на берегу, — это тяжелые воспоминания о лагере беженцев в Аржелес-сюр-Мер. Он не предполагал когда-либо еще ступить на песчаный берег. Как раз в феврале Виктору представился случай оказать ответную услугу Пабло Неруде за то, что тот когда-то выбрал его из многих других испанцев и помог вместе с Росер и Марселем эмигрировать в Чили. Республика выдвинула поэта в сенаторы, и он враждебно относился к нынешнему президенту Чили, который был ярым противником Коммунистической партии, хотя именно она помогла ему прийти к власти. Неруда не скупился на ругань в адрес этого человека, которого называл «продуктом политической кухни», предателем и «презренным, озлобленным, ничтожным вампиром», за что был обвинен правительством в оскорблении личности и клевете, уволен с должности сенатора и неоднократно подвергался преследованию полиции.
Однажды в больнице, где работал Виктор, появились двое руководителей Коммунистической партии, которая вскоре была объявлена вне закона; они хотели с ним поговорить.
— Как вы знаете, есть приказ арестовать нашего товарища Пабло Неруду, — сказали они ему.
— Я читал об этом в сегодняшней газете. И с трудом в это верю.
— Его надо спрятать на какое-то время. Мы полагаем, эта ситуация скоро разрешится, а если нет, мы найдем способ переправить его за границу.
— Чем я могу помочь? — спросил Виктор.
— Вы сможете предоставить ему укрытие ненадолго? Так или иначе, ему придется часто менять жилье, чтобы его не схватила полиция.
— Конечно, это честь для меня.
— Наверное, вам не надо говорить, что никто не должен об этом знать.
— Жена с сыном в отпуске. Я в доме один. У меня безопасно.
— Мы обязаны предупредить, у вас могут быть серьезные проблемы за укрывательство.
— Не важно, — ответил Виктор и дал им свой адрес.
Вот так и получилось, что Пабло Неруда и его жена, аргентинская художница Делия дель Карриль, тайно прожили две недели в доме Далмау. Виктор уступил им свою кровать и небольшими порциями, чтобы не привлекать внимания соседей, приносил им еду из своей таверны. От поэта не ускользнуло удивительное совпадение: в течение этих двух недель он сам, как раньше спасенные им испанские беженцы, получал помощь от «Виннипега», только теперь это был не корабль, а таверна. Кроме того, Виктор снабжал Неруду газетами, книгами и виски — всем тем, что хоть немного
Вынужденное заточение приводило Неруду в бешенство. Он метался в четырех стенах, словно зверь в клетке, без конца меряя шагами комнату; ему нельзя было даже выглянуть в окно. Его жена, отказавшаяся от всего, в том числе и от возможности рисовать, только ради того, чтобы быть вместе с мужем, с трудом удерживала его за закрытыми дверями. В этот период поэт отрастил бороду и со всей страстью тратил время на создание поэмы «Всеобщая песнь». В уплату за гостеприимство он декламировал свои старые стихи, в том числе и неизданные, сохраняя при этом неповторимую замогильную интонацию, стихи, которые заразили Виктора одержимостью поэзией, оставшейся с ним навсегда.
Однажды ночью к Виктору в дом без предупреждения явились два незнакомца в пальто и шляпах, несмотря на то что в это время еще стояла летняя жара. Мужчины были похожи на детективов, но отрекомендовались товарищами по партии и без лишних слов увезли супружескую пару в какое-то другое место, дав им время только на то, чтобы собрать пару чемоданов с одеждой и положить туда стихи, над которыми поэт работал. Они отказались назвать Виктору место, куда везут Неруду с женой, но предупредили, что, возможно, ему еще раз придется предоставить им убежище, потому что безопасные места найти в Сантьяго довольно трудно. Более пятисот полицейских пытаются выследить перемещения беглеца. Виктор ответил, что на следующей неделе в город возвращается с моря его семья и в его доме тоже станет небезопасно.
В глубине души он был рад снова обрести покой родного очага. Масштабная личность гостя занимала все пространство дома до последнего уголка.
Они увидятся через тринадцать месяцев, когда Виктор и двое его друзей примут участие в организации конного перехода Неруды по горным тропам в другую страну — в Аргентину. Все это время поэт, неузнаваемый из-за отросшей бороды, прятался у своих друзей и товарищей по партии, а полиция наступала ему на пятки. Путешествие в Аргентину оставило в памяти Виктора такой же неизгладимый след, как и стихи поэта. Верхом на лошадях они ехали через холодную сельву среди тысячелетних деревьев, пробирались по горам с бесконечными родниками; вода была повсюду: быстрые ручьи стекали между древних стволов, каскадами рассыпались с небес, увлекая за собой все, что попадалось им на пути, превращаясь в бурные реки, которые путешественники осторожно переходили, вытянувшись в цепочку. Спустя много лет Неруда вспоминал об этом приключении: «Мы с трудом пробирались вперед, вокруг — бескрайнее одиночество и бело-зеленая тишина… Но в сияющей и таинственной природе ощущалась угроза: казалось, мы погибнем от холода и снега либо нас настигнут преследователи».
Виктор простился с Нерудой на границе, где того уже ждали гаучо[28] со сменными лошадьми, чтобы продолжить путешествие.
— Правительства меняются, а поэты остаются, дон Пабло. Вы вернетесь со славой и всенародным признанием. Запомните мои слова, — сказал Виктор, обнимая его.
Неруда покинул Буэнос-Айрес по паспорту на имя Мигеля Анхеля Астуриаса, известного писателя из Гватемалы, с которым у него имелось некоторое внешнее сходство, — у обоих был «крупный нос, мясистое лицо и плотное телосложение». В Париже Неруду, как родного брата, принял Пабло Пикассо, а на прошедшем здесь же в апреле 1949 года Всемирном конгрессе сторонников мира его чествовали как истинного виновника торжества. В те же дни чилийское правительство объявило в печати, что присутствовавший на Конгрессе человек — самозванец, двойник Пабло Неруды, а настоящий Неруда находится в Чили, и полиции якобы известно, где именно.