У кромки моря узкий лепесток
Шрифт:
Он помогал Альенде, пересекая страну на поезде с севера на юг и воодушевляя людей, которые собирались на каждой станции — от маленьких поселков, затерянных среди прибрежного песка и соли, до темнеющих под нескончаемым дождем деревень, — чтобы послушать пламенные речи поэта. Несколько раз Альенде сопровождал Виктор Далмау, официально как врач, но на самом деле как партнер по шахматам, — единственное развлечение, которое позволял себе кандидат, поскольку ни ковбойских фильмов, ни какого-то иного средства, чтобы расслабиться, в поездах не имелось. Альенде был такой энергичный, решительный и неутомимый, что его помощники работали по очереди. Виктору отводились поздние ночные часы, когда уставшему кандидату хотелось отвлечься и забыть о шуме толпы и звуках собственного голоса, погрузившись в шахматную партию, которая порой длилась до рассвета или даже была отложена до следующей ночи. Спал Альенде очень мало, но использовал любую паузу, чтобы вздремнуть сидя, минут десять то тут, то там, после чего просыпался свежий, будто только что принял душ. Держался
Гражданская война в Испании застала Виктора совсем молодым; он сражался на стороне республиканцев, работал и за это оказался в изгнании, приняв идеологию своих единомышленников, не задавая вопросов. В Чили он придерживался принципа невмешательства в политику, в соответствии с требованиями к беженцам «Виннипега», и не состоял ни в одной партии, но дружба с Сальвадором Альенде придала его идеям такую же ясность, с какой Гражданская война определила его чувства. Виктор восхищался им как политиком и, с некоторыми оговорками, как личностью. Образ лидера социалистов вступал у Альенде в противоречие с его буржуазными привычками, дорогими костюмами и страстью к изысканным вещам, его окружавшим: от правительственных подарков, преподнесенных от души, до произведений искусства лучших художников Латинской Америки. Картины, скульптуры, рукописные автографы, предметы доколумбовой эпохи — все это было разграблено и исчезло в последний день его жизни. Он был также падок и на красивых женщин, выделяя их в толпе с первого взгляда, а сам, в свою очередь, привлекал их личными качествами и тем, что был представителем власти. Эти две его слабости раздражали Виктора, и однажды он сказал об этом Росер.
— Не придирайся, Виктор! Альенде — это не Ганди[32], — ответила она.
Они оба голосовали за него, и оба в глубине души не верили, что он выиграет. Сам Альенде в этом сомневался, но в сентябре он победил своих соперников с незначительным перевесом. Поскольку абсолютное большинство набрано не было, конгресс должен был присудить победу кандидату с наилучшим результатом по количеству голосов. Весь мир следил за Чили, глядя на продолговатое пятнышко на карте, бросившее вызов общепринятому порядку.
Сторонники утопической теории социалистической революции демократическим путем не стали ждать решения конгресса: толпы людей вышли на улицы, чтобы отпраздновать долгожданную победу. Нарядно одетые, они двигались в колонне целыми семьями, включая стариков и детей, и пели песни, пребывая в эйфории, словно стали свидетелями чуда, причем за время шествия не произошло ни одного конфликта, словно все каким-то таинственным образом договорились между собой поддерживать дисциплину. Виктор, Росер и Марсель шли в толпе людей, размахивая флагами, и вместе со всеми пели «Единый народ никогда не победить»[33]. Карме с ними не пошла, поскольку в восемьдесят пять лет у нее уже не было достаточно сил, чтобы воодушевляться такими непостоянными вещами, как политика, — так она говорила, и она действительно выходила на улицу совсем мало, только в связи с заботами о Джорди Молине, который болел, старел и не имел ни малейшего желания выбираться из дому. Он сохранял молодость души, пока не потерял свой бар. «Виннипег», который за годы своего существования превратился в одно из знаковых мест в городе, исчез, когда перестраивали квартал, и на его месте возвели два многоэтажных дома, две башни, которые, по словам Молине, обязательно рухнут во время ближайшего землетрясения. Карме, напротив, чувствовала себя здоровой и энергичной, как всегда. Она уменьшилась в размерах и была похожа на птицу без оперения: скелет, обтянутый кожей, остатки волос на голове и неизменная сигарета в зубах. Неутомимая, деловитая и суховатая в выражении чувств, которые хранила в тайниках своей души, она сама выполняла всю домашнюю работу и ухаживала за Джорди, как за больным ребенком. Оба собирались насладиться зрелищем победы на выборах по телевизору, с бутылкой красного вина и деревенской ветчиной. Они увидели колонны людей с плакатами и факелами, охваченных ликованием и надеждой.
— Мы пережили то же самое в Испании, Джорди. Тебя там не было в тридцать шестом, но говорю тебе, там было точно так же. Дай бог, чтобы здесь
Было уже за полночь, когда толпа на улице начала рассеиваться и Далмау столкнулись с Фелипе дель Соларом; тот был в своем неизменном пиджаке из верблюжьей шерсти и в замшевых брюках горчичного цвета. Они обнялись, как старые друзья, каковыми они когда-то и были, Виктор — потный и охрипший от крика, и Фелипе — безупречный, пахнущий лавандой, демонстрирующий безразличие, которое вырабатывал в себе больше двадцати лет. Фелипе одевался в Лондоне, куда ездил пару раз в год; британская сырость действовала на него прекрасно. С ним была Хуана Нанкучео, которую оба Далмау узнали сразу же, поскольку она совершенно не изменилась с тех пор, как ездила на трамвае навещать Марселя.
— Только не говори, что ты голосовал за Альенде! — воскликнула Росер, обнимая Фелипе и Хуану.
— Как тебе такое в голову пришло, женщина! Я голосовал за христианскую демократию, хотя не верю в достоинства ни демократии, ни христианства, просто не хотел доставлять удовольствие отцу и голосовать за его кандидата. Я монархист.
— Монархист? Господи боже мой! Разве ты не был единственным прогрессивным человеком среди троглодитов вашего клана? — пошутил Виктор.
— Грехи юности. Нам в Чили недостает короля или королевы, как в Англии, это как-то более цивилизованно, — в таком же шутливом тоне ответил Фелипе, пытаясь раскурить потухшую трубку, которую всегда носил с собой, соблюдая стиль.
— Тогда что ты делаешь на улице?
— Держим руку на пульсе. Хуана голосовала в первый раз. Вот уже двадцать лет женщины имеют право голосовать, и только сейчас это право вступило в действие, чтобы они могли проголосовать за правых. Я так и не смог ей втолковать, что она принадлежит к рабочему классу.
— Я голосую, как ваш отец, мой маленький Фелипе. А тут просто поднялся всякий сброд, как говорит дон Исидро, такое уже было.
— Когда? — спросила Росер.
— Она имеет в виду правительство Педро Агирре Серды, — пояснил Фелипе.
— Благодаря Агирре Серде мы и находимся здесь, Хуана. Это он приказал перевезти беженцев из Франции на «Виннипеге». Помните? — спросил Виктор.
— Мне скоро восемьдесят, но память у меня в порядке, юноша.
Фелипе рассказал им, что его семья окопалась в доме на улице Мар-дель-Плата в ожидании, когда марксистские орды наводнят богатый квартал. Они распространяли слухи о терроре, которые сами же и выдумывали. Исидро дель Солар был настолько уверен в победе консерваторов, что собирался устроить праздник вместе со своими друзьями и единоверцами. Повара и прислуга все еще в доме, ждут, что в результате божественного вмешательства ход событий изменится и они смогут поднести гостям шампанское и устриц. Хуана единственная, кто захотел увидеть, что творится на улицах, но не из-за политических симпатий, а из любопытства.
— Отец объявил, что перевезет семью в Буэнос-Айрес, пока в эту гребаную страну не вернется здравый рассудок, но мать невозможно сдвинуть с места. Она не хочет оставлять Малыша одного на кладбище, — добавил Фелипе.
— А как Офелия? — спросила Росер, чувствуя, что Виктор не решится упоминать ее имя.
— Она вдалеке от предвыборной лихорадки. Матиаса назначили торговым атташе в Эквадоре, он карьерный дипломат, так что новое правительство не выгонит его на улицу. Офелия воспользовалась ситуацией и занимается в мастерской художника Гуаясамина[34]. Яростный экспрессионизм, крупные мазки. Семья считает, что ее работы напоминают огородное пугало, но у меня есть несколько ее работ.
— А ее дети?
— Учатся в Соединенных Штатах. Они тоже пережили политические катаклизмы вдали от Чили.
— А ты останешься?
— На какое-то время да. Хочу посмотреть, в чем состоит этот социалистический эксперимент.
— Всем сердцем желаю, чтобы он удался, — сказала Росер.
— И ты думаешь, правые и американцы это позволят? Попомни мои слова, эта страна катится в пропасть, — ответил Фелипе.
Радостные демонстрации прошли без происшествий, и на следующий день, когда перепуганные обыватели кинулись в банки, чтобы забрать деньги, купить билеты и бежать из страны до того, как сюда войдут большевики, они увидели, что улицы подметают, как во всякую обычную субботу, и нет ни одного оборванца с дубиной, угрожающего приличным людям. Тогда они решили не торопиться. Они посчитали, что одно дело — выиграть выборы и совсем другое — официально стать президентом; пройдет еще два месяца, прежде чем конгресс примет решение и, возможно, повернет ситуацию в свою пользу. Напряжение висело в воздухе, и план по устранению Альенде в результате военного переворота был разработан еще до вступления его в должность президента. В последующие недели в результате заговора, поддерживаемого американцами, был убит главнокомандующий чилийской армией, выступавший против любого вмешательства военных в политику; это сделал кадровый военный, которому захотелось выделиться. Преступление произвело эффект, обратный ожидаемому, и, вместо того чтобы восстать, военные в массовом порядке осудили убийство и только укрепились в законопослушании, свойственном большинству чилийцев, не привыкших к подобным злодейским методам, обычным в какой-нибудь банановой республике, но не в Чили, где разногласия никогда не решались стрельбой. Конгресс ратифицировал избрание Сальвадора Альенде, который стал первым кандидатом-марксистом, избранным демократическим путем. Идея мирной революции уже не казалась такой безумной.