У Лукоморья
Шрифт:
— Это, вероятно, знак свыше, что, отмечая Новый Год надо праздновать, а не дурака валять! Так что, давайте, собираемся. «У Р-я», я слышал, намечается хороший гудеж.
А так как это был Новогодний бал-маскарад, я предложил всем выбрать себе костюмы, коих в моем замке было превеликое множество. С самого начала все решили, что, так как это Новый год, то должен быть дед Мороз, а лучшей кандидатуры на эту роль, чем я, и быть не может. Я помялся, помялся, утверждая, что дед Мороз там наверняка есть, и им, если на то пошло, должен был быть Кот, но все же согласился. При этом, взяв телесный облик Ильи Муромца в летах, наиболее соответствующий играемому образу.
Увидев меня настоящим дедом, все чуть
Сначала, он пытался, было, отделаться от нас, одевшись Хеймдаллом, но мы с Яной на полном серьезе стали убеждать его, что в русском Лукоморье надо одеваться по-русски. [22] В конце концов, его все же оставили Хеймдаллом, но одели в костюм лешего. Это было что-то несуразно-мохнатое, и на редкость идиотское. Так что одеться мог так только швед, впервые пришедший на наш праздник. Но, с другой стороны, он и был шведом, впервые пришедшим на наш праздник, так что это было не удивительно и, таким образом, содержание очень даже соответствовало форме.
22
И, в конце концов, это было не далеко от истины. Помните мою стычку с богатырями, когда я имел глупость прийти на праздник, в образе Видара?
Вы наверно спрашиваете: «Куда же девался Од?» О нем как раз я чуть не забыл. Но вспомнив о том, что часть лукоморцев без особого труда выкупают мыслеформы, я симулировал срочное пробуждение Ода, с аварийным возвратом.
И вот в таких идиотских обличиях мы отправились в уже известное вам кафе. Единственное, что действовало успокаивающе, это то, что и все остальные посетители кафе тоже должны были быть в маскарадных костюмах. Должны. Были.
Но вы не знаете наших лукоморцев! Оказалось, что в то время, которое мы посвятили на, как оказалось, бесполезные копания в нашем прошлом, в тусовочных олимпах кто-то создал тенденцию, направленную на то, что Новый Год — праздник серьезный, и встречать его надо серьезно. И, что самое главное, тенденция сия всем почему-то очень понравилось. По крайней мере, по части одежды.
Первые сомнения у меня появились при виде озадаченных взглядов «секьюрити». К слову, в виду нерезиновости кафе, по большим праздникам в него пускали только приглашенных. Но меня, к счастью это не касалось, в виду наличия пожизненно забронированного столика, за которым, если потесниться можно уместится вдесятером.
Когда же мы показались в кафе…
Нет, эту сцену надо представить красочно. Представляйте: кафе, всегда напоминавшее собой вертеп Дикого Запада, теперь было в, не побоюсь этого слова, траурном убранстве. Все же посетители были одеты исключительно в смокинги и строгие вечерние платья. Подчеркиваю, мужчины — в смокингах, а женщины — в СТРОГИХ ВЕЧЕРНИХ ПЛАТЬЯХ. Эти слова выделены не случайно, ибо на каждое из них следует поставить ударению. В таких платьях, наверно, ходят на прием к английской корове или папе римскому. Представили. Отлично.
Теперь в это кафе, а точнее уже ресторан, заходит компания: дед Мороз — единственная классическая фигура, Снегурочка — в очень фривольном наряде, явно рассчитанном на бутафорский мороз, баба Яга — без сломанного носа, но зато в весьма эротически прохудившихся лохмотьях, и, наконец, леший. Тут я не скажу ничего. Ибо описать это чучело огородное человеческим языком вещь если и возможная, то доступная только столпам герменевтики.
Когда мы вошли, в кафе замолкло все. Даже оркестр.
Наши лица надо было видеть! Точнее лица моих спутников, устремивших свои пронизывающие взгляды прямо в меня.
— Все нормально, — произнес я как можно тише. — Такое бывает. Главное — не комплектовать, и вести себя так, как будто все идет по графику. Вон там — мой столик. — Я показал на пустующий столик, во все праздники забронированный за мной.
Тут оркестр, наконец, вышел из оцепенения, и грянул туш. Поднявшийся же со своего места Соловей, выглядевший в смокинге еще несуразнее, чем Хеймдалл — в костюме лешего, ломанулся к нам навстречу.
— Здравствуй, дедушка мороз, борода из ваты, — поприветствовал он меня, и уже набрал, было, воздух для окончания фразы, но я не дал ему этого сделать.
Логическое окончание этой фразы мне не нравилось, [23] и я самым дед-Морозовским голосом произнес:
— Здравствуйте, здравствуйте, внучата мои дорогие. Борода моя не из ваты. Но зато у меня для вас целый мешок подарков.
И с этими словами, я вытащил из мешка и торжественно вручил Соловью фигу. Да именно фигу. И это был совсем не инжир, [24] а не безызвестная комбинация из трех пальцев, сделанная из каучука. К слову, мой мешок весь был забит этими резиновыми изделиями, так что должно было хватить на всех гостей кафе.
23
А если кто не знает, оно звучит:
Ты подарки нам принес, (дальше идет нехорошее слово, вырезанное по цензурным соображениям) горбатый.
24
Инжиром, или фигой называется плод фигового дерева (прим. пост. пер. ред.).
Соловей долго рассматривал мой подарок, даже попробовал его на зуб, и, наконец, выдал:
— Ну и кто ты теперь после этого?
Честно говоря, я не знал, что и ответить. Благо, возле меня уже столпилась очередь за халявными подарками. И единственное, что меня теперь беспокоило, это чтобы кто-нибудь из новичков, не зающих в лицо Илью Муромца, не вздумал приставать к нашим дамам, и так чувствовавшим себя не в своей тарелке.
Раздача подарков закончилась на редкость быстро. То есть, закончились подарки. Одной «внучке», вместо фиги пришлось дать свою визитку, и чуть было не пожалел об этом при виде нескольких пар глаз, загоревшихся таким знакомым халявным огнем. Но очередь за визитками я предотвратил, объявив, что остальные подарки ждут их дома.
— Если хочешь, я организую тебе очередь, желающих посидеть на руках у Санта Клауса, — сказал Соловей, когда мы двинулись к столику.
— Глаз выбью, — ответил ему я, и он не стал проверять аллегоричность моих слов.
— Какой ты нудный, — просто ответил он мне, — А я вот для тебя даже песню в подарок заказал. Так и называется «Илья Муромец».
— Не «Сектора газа» ли? — спросил я, зная его пристрастия.
— Вот-вот.
— А ты сам-то ее слышал?
— Пока, нет. А что?
— Да нет, ничего.